Ипполит Тэн

Актуальные проблемы изучения истории Великой французской революции (материалы "круглого стола" 19-20 сентября 1988 г.). Москва, 1989.

В силу ряда обстоятельств, заслуживающих специального освещения, в советской исторической науке на длительное время утвердился довольно односторонний подход к интерпретации истории Франции конца XVIII в. Французская революция и, особенно, якобинская диктатура рассматривались преимущественно с точки зрения их прогрессивной значимости. Любая же попытка критического осмысления отдельных негативных сторон революционного процесса неизменно встречала отпор. Естественно, при подобном взгляде на вещи имело место практически полное неприятие советскими авторами консервативной историографической традиции. По праву считая себя продолжателями «классической» историографии революции[1], они унаследовали от своих предшественников – либеральных и демократических историков конца XVIII – начала ХХ вв. – не только достоинства, но, к сожалению, и не вполне объективное отношение к сторонникам консервативного направления, доходящее нередко до отрицания вообще какой-либо научной значимости их работ.

Оправдан ли такой подход? Допустимо ли повторять практически без всякой коррекции суждения, высказанные в пылу полемики десятки лет назад, когда прием, оказываемый тому или иному сочинению о революции, определялся не столько его научно-познавательной ценностью, сколько его политической направленностью?

Легко понять чувства Т. Пейна, называвшего сочинение Бёрка «Размышления о революции во Франции»[2] «драматическим произведением», изобилующим инсинуациями и искажающим факты с целью оклеветать восставших французов[3]. Для демократа Пейна книга Бёрка была лишь политическим памфлетом, призванным воспрепятствовать распространению революционных идей в Англии. Но означает ли это, что и почти два столетия спустя можно ограничиться повторением его оценки, характеризуя работу Бёрка только как «яростные нападки» человека, охваченного «припадками слепой, безумной, судорожной ярости»[4]?

Когда А. Олар и Ж. Жорес вступили в спор с И. Тэном, они рассматривали его многотомный труд[5], прежде всего, как попытку поставить под сомнение политические ценности 1789 г., начертанные на знамени Третьей республики. Соответственно их отношение к Тэну определялось, в основном, острой политической борьбой тех лет, в которой либерал Олар и социалист Жорес были активно действовавшими лицами[6]. Однако, как справедливо заметил А.З. Манфред, «страсти, когда-то волновавшие и разделявшие участников и современников революционных событий, а позже их сторонников и противников, давным-давно перегорели и остыли, от них остался лишь пепел»[7]. Почему же в нашей специальной литературе работу Тэна до сих пор определяют «по Олару» ‑ лишь как «злостную карикатуру на революцию»[8]?

Напряженностью политической ситуации объясняется также суровый прием, который встретили в 20-е годы историко-социологические изыскания О. Кошена[9]. Для Олара и А. Матьеза, чьи резко отрицательные рецензии обрекли эти труды на долгое забвение, консервативные взгляды Кошена были важнее новизны поставленных им проблем. Понять их нетрудно: правые тогда шли к власти под лозунгом отказа от традиций Великой французской революции[10], и острокритическое освещение революционной истории в условиях тех лет неизбежно принимало ярко выраженную политическую окраску. Но времена изменились[11]. Почему же и теперь суждения Олара и Матьеза преподносятся в качестве решающего аргумента «научной несостоятельности» работ Кошена[12]?

Должны ли мы безоговорочно принимать оценки, вынесенные десятки лет назад? Надо ли становиться на точку зрения историков прошлого, чей небеспристрастный подход к истории революции был обусловлен особенностями современной им политической ситуации? Надо ли по примеру «проякобинской» историографии XIX в. освещать факты с позиции одной из участвовавших в революции сторон?

Едва ли такой путь отвечает сути марксизма, призывающего рассматривать каждое явление диалектически, учитывая всю совокупность его внутренних и внешних связей и противоречий. Известно, например, сколь гибко и неоднозначно оценивали различные этапы революции К. Маркс и Ф. Энгельс[13]. Такой же диалектический подход необходим ныне и при оценке реального вклада различных исследователей в изучение революционных событий XVIII в. Надо отказаться от предвзятого отношения к работам консервативных авторов, чтобы суметь увидеть в их трудах не только отличную от марксистской идеологическую направленность, но и все то действительно позитивное, творческое усвоение которого позволило бы нашей исторической науке дальше продвинуться по пути постижения объективной истины. Основой для успешного развития исследований истории Французской революции должен стать синтез подлинно научных достижений всех течений мировой историографии, в том числе консервативного.

Предпосылки для этого уже есть, ибо частично такой синтез фактически уже осуществляется, хотя и в скрытой форме. Историки-марксисты разрабатывают немало проблем, впервые поставленных именно консервативными авторами, правда, об истоках подобных исследовательских направлений в этих случаях, как правило, не упоминают. Приведем несколько примеров.

Ученые-марксисты всегда проявляли повышенный интерес к социально-экономической сфере жизни французского общества накануне, во время и после революции XVIII в. Однако начало осмыслению экономической подоплеки революционных событий положили еще их современники. Проблема экономической обусловленности и последствий революции для хозяйственного развития широко обсуждалась участниками дискуссии, развернувшейся в английской публицистике 90-х годов XVIII в. и оказавшей большое влияние на последующие изыскания профессиональных историков. Причем, в данное русло дискуссия была направлена Эдмундом Бёрком, одним из наиболее ярких представителей консервативной мысли нового времени, который уже тогда поставил важнейший теоретический, не разрешенный в полной мере и поныне, ‑ вопрос об экономической детерминированности и цене революции[14].

Другая важная проблема, неизменно находящаяся в центре внимания марксистской историографии, ‑ проблема классовой борьбы. Мы знаем, что еще до Маркса ее активно разрабатывали либеральные историки эпохи Реставрации, чьи труды позднее получили самую высокую оценку классиков марксизма. Одним из непосредственных предшественников Тьерри и Гизо, Минье и Тьера на этом поприще был опять же Э. Бёрк. Он ранее многих других указал на конфликт «денежного» и «земельного интересов» как на объективный фактор, ставший при определенных субъективных условиях предпосылкой революционного переворота во Франции.

Бёрк также был одним из первых, кто увидел и подверг критике противоречия нового социального строя, возможности для развития которого открыла революция.

В XIX в. историков интересовала в основном политическая сторона революционных событий. Героями большинства монографий выступали Мирабо и Лафайет, Бриссо и Дантон, Сен-Жюст и Робеспьер, а также другие видные деятели революции. Крестьянство и плебс появлялись в этих работах эпизодически, народные движения были там лишь фоном, на котором происходило действие, разыгрываемое немногими выдающимися актерами. Кто же из авторов вывел массы на авансцену? Обратимся к свидетельству столь признанного авторитета в этой области историографии, как П.А. Кропоткин: «У Тэна (выделено мой – А.Ч.) история революции является в совершенно ином виде, чем у других историков. Люди, на которых сосредотачивалось внимание прежних историков, у него исчезают. Его книга написана не для возвеличивания Робеспьера, как “История” Луи Блана, не для оправдания Дантона, как художественная история Мишле, ‑ в ней видно, как народ делал революцию». И далее: «После Тэна формальная история революции уже невозможна. Будущая история революции должна быть историей народного движения за этот период»[15]. А вот мнение А. Собуля: «Не следует забывать, что Тэн указал направление поисков, которые не могли не принести плодов. Он пролил свет на социальный характер движения секций и показал, чем оно угрожало буржуазии»[16].

Тэн не только привлек внимание специалистов к народным выступлениям конца XVIII в., он также поставил задачу исследования социальной психологии и массового сознания революционной эпохи. В последнее время зарубежные историки-марксисты немало сделали для разработки этой темы[17], однако надо подчеркнуть, что именно Тэн первым широко использовал так называемый психологический метод при изучении событий революции. По словам Ж. Лефевра, благодаря Тэну, «коллективная психология стала для историка необходимым инструментом исследования»[18].

Ряд любопытных мыслей об отдельных аспектах революционного сознания высказал и О. Кошен. В частности, его привлекала проблема соотношения утопических представлений робеспьеристов об идеальных путях развития общества с реальной социально-политической ситуацией во Франции конца XVIII в. С попыткой насильственного воплощения этой утопии в жизнь Кошен связывал некоторые особенности развития революционного процесса в период якобинской диктатуры[19]. Позднее, в конце 20-х годов в том же направлении вели чрезвычайно интересные изыскания советские историки Ц. Фридлянд и Я.В. Старосельский[20], но, к сожалению, им не удалось завершить свои поиски, так как в 30-е годы оба были незаконно репрессированы.

Из-за недостатка времени мы не можем подробно остановиться на исследованиях современных консервативных историков революции. В нашей специальной литературе о них, особенно о представителях «ревизионистского» направления, написано уже довольно много, причем в ряде статей намечен гораздо более объективный подход к освещению данного течения историографии[21], чем это делалось ранее по отношению к их предшественникам.

Впрочем, и уже сказанное дает достаточные основания признать: марксистская наука должна использовать положительный опыт, накопленный консервативной историографией. Разумеется, прежде его надо изучить, а потому нужны самые широкие и объективные исследования в этой области[22]. Естественно, они вовсе не предполагают отказа от критики работ консервативных авторов, но содержание этой критики должно стать совершенно иным, чем прежде. До сих пор она нередко сводилась к констатации консервативного характера воззрений того или иного историка, что, как правило, оказывалось достаточным для признания его построений ненаучными. Установление действительной принадлежности исследователя, далеко не всегда им самим признаваемой, к определенной историографической традиции, бесспорно, необходимый этап научной критики. Необходимый, но не последний. Решающим фактором при оценке исторических трудов должна быть их познавательная значимость, а не идеологические установки автора. Если же консервативное мировоззрение исследователя обусловило в каком-либо конкретном случае тенденциозное, искаженное изображение действительности, критик обязан показать, что выводы данного историка неудовлетворительны именно в силу недостаточной научности, а отнюдь не потому, что тот, кто их сделал, имеет взгляды, отличные от его собственных.

Только так можно обеспечить марксистским исследованиям развитие на основе синтеза научных достижений всех без исключения направлений мировой историографии.

[1] Термин, введенный в оборот французским историком-марксистом А. Собулем (см.: Собуль А. Классическая историография французской революции. О нынешних спорах // ФЕ 1976. М., 1978), широко используется и в советских работах.

[2] Burke E. Reflections on the Revolution in France. L., 1790.

[3] Пейн Т. Права человека // Пейн Т. Избранные сочинения. М., 1959. С. 189, 197-198, 200.

[4] Косминский Е.А. Историография средних веков V в. – середина XIX в. М., 1963. С. 279. Фактически отрицают сколько-нибудь позитивный вклад Бёрка в историографию революции и другие авторы: Волкова Г.С. Эдмунд Бёрк и идейно-политическая борьба в Англии по вопросу о французской революции (1789-1793) // Проблемы новой и новейшей истории стран Европы и Америки. М., 1972; Абрамов В.Н. Вопросы государства и общества в политической философии Э. Бёрка // Тезисы к Всесоюзной конференции «Методологические и мировоззренческие проблемы философии». Секция 7. М., 1986.

[5] Taine H. Les origines de la France contemporaine. La Révolution. 3 vol. P., 1878.

[6] Позднее в этой связи известный историк Ж. Лефевр писал: «Олар… никогда не переставал быть журналистом». – Lefebvre G. Les historiens de la Révolution française // Lefebvre G. Réflection sur l’histoire. P., 1978. P. 235.

[7] Манфред А.З. Великая французская революция. М., 1983. С. 402. Сам Манфред, отмечая, что «привнесение в историческую науку откровенно политических мотивов не приводит и не может привести к плодотворным научным результатам (Там же. С. 410), тем не менее характеризовал Тэна в духе скорее политического памфлета, чем академического исследования (см.: Там же. С. 370, 380).

[8] Биск И.Я. История исторической мысли в новое время. Иваново, 1983. С. 69. См. также: Историография новой и новейшей истории стран Европы и Америки. М., 1977. С. 174-175.

[9] Cochin A. Les sociétés de pensée et la démocratie. P., 1921; Idem. La Révolution et la libre-pensée. P., 1924.

[10] См.: Коваленко В.Г. К вопросу об идейно-политических концепциях лиги «Аксьон франсэз» // Французский ежегодник 1985. М., 1987. С. 92-93.

[11] Сейчас во Франции едва ли можно найти хоть одного серьезного исследователя, который полностью бы отвергал позитивное значение революции XVIII в. «Чтобы понять революцию, надо ее принять, хотя бы до определенной степени», ‑ пишет видный французский историк Ф. Фюре (Furet F. Penser la Révolution française. P., 1978. P. 116).

[12] См.: Далин В.М. Историки Франции XIX-ХХ веков. М., 1981. С. 247-248.

[13] См.: Ревуненков В.Г. Марксизм и проблема якобинской диктатуры. Л., 1966. С. 16-49; Он же. Взгляды К. Маркса и Ф. Энгельса на проблемы Великой французской революции и современная наука // Вестник Ленинградского ун-та. 1968. № 8. С. 10-30; Далин В.М. К. Маркс и Великая французская революция // ФЕ 1983. М., 1985. С. 5-19.

[14] Подробнее см. Чудинов А.В. Эдмунд Бёрк и его оппоненты (первые размышления англичан о Французской революции) [// Культура эпохи Просвещения. М.: Наука, 1993].

[15] Кропоткин П.А. Тэн о Французской революции // Кропоткин П.А. Великая французская революция. М., 1979. С. 458-460.

[16] Собуль А. Парижские санкюлоты во время якобинской диктатуры. М., 1966. С. 28.

[17] Rudé G. The Crowd in the French Revolution. Oxford, 1965; Idem. The Crowd in the History. 1730-1848. L., 1981; Vovelle M. La mentalité révolutionnaire. Société et mentalité sous la Révolution française. P., 1985.

[18] Lefebvre G. La naissance de l’historiographie modrene. P., 1971. P. 247.

[19] Подробнее см.: Чудинов А.В. Огюстен Кошен и его вклад...

[20] См.: Фридлянд Ц. 9-е термидора // Историк-марксист. 1928. Т. 7; Старосельский Я.В. Проблема якобинской диктатуры. М., 1930.

[21] Так, например, А.В. Адо отмечает: «Было бы неверно считать, что в этих работах («ревизионистов» ‑ А.Ч.) не привлечено внимания к некоторым действительно сложным и важным проблемам французской истории той эпохи». – Адо А.В. Великая французская революция и ее современные критики // Буржуазные революции XVII-XIX вв. в современной зарубежной историографии. М., 1986. С. 109.

[22] Такой подход уже просматривается в нескольких работах, появившихся в последнее время. См., например: Лебедев Ю.Б. Э. Бёрка и Великая французская революция (У истоков историографии революции). Автореф. дисс. …канд. ист. наук. Л., 1983; Катюк Ю.Н. И. Тэн как историк-психолог // Вопросы методологии истории, историографии и источниковедения. Томск, 1984.

Назад