Г. Хеллер

Британские доминионы: история и современность. – Вып. 3. – Красноярск, 2011. – С. 184-195.

This article is devoted to the views of Canadian historian H. Heller on the problems of the French Revolution. The author researches the Marxist challenge of H. Heller to the revisionism and the debate about it.

 Англоязычные канадские историки давно и плодотворно занимаются изучением французской революции[1], хотя их редко отделяют от американских историков в зарубежной историографии[2]. Канадская историография французской революции в нашей стране тем более не выделялась, о канадском происхождении авторов обычно не упоминалось[3]. Это, конечно, не составляет проблемы для иностранных ученых, которые прекрасно знают о происхождении своих коллег. Но это весьма затемняет представление о географии зарубежного научного сообщества для отечественного читателя. Вклад в изучение французской революции канадцев еще предстоит оценить, целью же этой статья является рассмотрение взглядов на французскую революцию к. XVIII века современного канадского историка Генри Хеллера.

Вышедшая в 2006 году книга профессора ранней новой и новой истории университета Манитобы в Виннипеге Г. Хеллера “Буржуазная революция во Франции, 1789-1815 гг.” является первой монографией автора по французской революции. Ранее канадский историк писал книги по Франции XVI-XVII веков. Выбор именно Г. Хеллера и его книги как предмета данной статьи не случаен. Канадский историк написал современную марксистскую интерпретацию французской революции, которая бросает вызов распространившимся за последние пять десятилетий ревизионистским взглядам на французскую революцию.

Этот вызов поразительно похож на другой, брошенный “марксистской” интерпретации революции впервые более пятидесяти лет назад английским историком-ревизионистом А. Коббеном, поставившим под сомнение буржуазный характер французской революции. Их сходство заключается в самом механизме процесса. Критики утверждают, что распространенные положения преобладающей концепции неверны, потому что проведенные в последние десятилетия исследования их не подтверждают (опровергают)[4]. Г. Хеллер использует широкий круг литературы, особенно по экономике и обществу, часть которой действительно появилась в последние два-три десятилетия. Несомненно, также, что он использует не всю литературу, и в ее отборе руководствуется своей методологией, игнорируя все то, что не вписывается в его схему.

Попытки отстоять буржуазный характер французской революции уже предпринимались в последние десятилетия. Их делали историки, которые вовсе не являются марксистами. Например, английский исследователь К. Джонс утверждал, обобщив марксистские и ревизионистские работы, что “революция имела долгосрочные социальные истоки”, что “они связаны прямо с развитием капитализма и … что сильно униженный термин “буржуазная революция” сохраняет во многом свою силу и полезность”[5]. Австралийский историк Р.Б. Роуз пришел к выводу, что она “была буржуазной революцией, проведенной буржуазией в интересах, краткосрочных и долгосрочных, буржуазии”[6]. Тем не менее, на фоне работы Г. Хеллера статьи этих историков кажутся скорее только робкими попытками оживить покойника.

Г. Хеллер методично выполняет четко поставленную перед ним цель, на каждой странице своей книги он пытается возродить представление о французской революции как о революции “буржуазной и капиталистической”[7]. Его доказательства образуют целую систему аргументов, которые предназначены, чтобы заткнуть дыры, оставшиеся в изучении французской революции от многосторонней и многолетней ревизионистской критики.

Г. Хеллер оценивает общество Старого порядка как все еще феодальное. Но читатель зря будет искать в работе канадского историка подробную картину описания феодальных пережитков в деревне, на это отводится одна страница текста[8]. В книге не ставится традиционная проблема размера сеньориальных повинностей и их тяжести для крестьян, доли их в доходах сеньоров. В работе бесполезно искать ответ на вопрос, какой объем промышленной продукции давало городское ремесло.

Автора интересует вызревание нового капиталистического порядка на расщелинах феодального строя и его успехи. Автор делает упор на развитии в предреволюционной Франции фермерского хозяйства и на формировании сельской буржуазии и сельскохозяйственных рабочих. Термин “сельская буржуазия” давно предан анафеме ревизионистами, как непригодный для использования в отношении деревни. Г. Хеллер пытается его реабилитировать. Он понимает под сельской буржуазией “состоятельных крестьян во всем королевстве, которые имели достаточно земли, повозок, инструментов и домашнего скота и были способны нанимать рабочую силу”[9]. Главной заботой Г. Хеллера стало доказать в противовес некоторым ревизионистам, что в сельском хозяйстве предреволюционной Франции развивался капитализм, что он и делает на основе наличия двух явлений – получения прибавочной стоимости и использования наемного труда[10].

Главными героями Г. Хеллера также являются все более усиливающаяся буржуазия города и в значительно меньшей степени промышленные рабочие[11]. Как марксист автор понимает под буржуазией города капиталистов - банкиров, купцов и мануфактуристов. Но он не может игнорировать тот факт, что понятие “буржуазия” при Старом порядке имело различные значения и в ряды буржуазии нужно приписать профессионалов и рантье. При этом он пытается доказать, что они действовали в фарватере влияния капиталистов или сами были причастны к капиталистическому производству. “Многие из так называемых профессионалов были близки к тем, кто были прямо вовлечены в бизнес и были более или менее зависимы от них. Нотариусы готовили контракты для купцов. Юристы представляли мануфактуристов в судебных процессах и были молчаливыми партнерами по бизнесу. Врачи ухаживали за семьями богатых городских граждан. Что касается многих буржуа, которые жили отчасти или полностью на ренту, многие из этих рент были капиталистическими скорее, чем феодальными”[12]. Но вслед за ревизионистами Г. Хеллер признает, что “классовое сознание буржуазии было ограниченным до революции”. Он считает, что “понадобятся последующие шоки раннего периода революционного кризиса, чтобы позволить буржуазии полностью осознать собственные интересы”[13]. Он изучает формирование “буржуазной общественной сферы”, чтобы преодолеть упреки в адрес марксистов в недостатке интереса к культуре со стороны пост-ревизионистов[14].

Нельзя не отметить, что Г. Хеллер относится к числу тех разумных марксистских историков, которые не считают французскую революцию неизбежной. Он рассматривает ее как следствие специфических обстоятельств – неспособности государства реформировать себя и общество, экономического кризиса – кризиса капитализма Старого порядка, выразившегося в недостатке капиталов для дальнейшего развития, недостатке спроса, кризисе доходов, мальтузианском кризисе и т.д.[15].

 Большое внимание Г. Хеллер уделяет проблеме политической элиты революции. При анализе состава представителей третьего сословия в Генеральных Штатах он признает, что их большинство не были бизнесменами, а являлись профессионалами[16]. Этот факт имел огромное значение для ревизионистов, так как на основе его они, в частности, опровергали буржуазный характер революции. Г. Хеллер использует целую обойму контраргументов против этого заявления ревизионистов, чтобы доказать, что оно самое слабое среди их аргументов.

Во-первых, он отмечает, что капиталисты не составляли большинство в английской палате общин в период английской революции и редко составляли его в представительных собраниях XIX и XX веков из-за своей деловой занятости. Впрочем, он настаивает и на том, что сами купцы и мануфактуристы пытались получить представительство в Генеральных Штатах, что они приветствовали революцию. Кроме того, вслед за Л. Хант он напоминает, что купцы доминировали на местном уровне власти[17].

Во-вторых, канадский историк характеризует профессионалов, составлявших большинство в революционных национальных органах власти. Г. Хеллер подчеркивает важность интеллигенции в революции как ее главных действующих лиц. Он объясняет, что юристы лучше понимали устройство государства и юридическую систему, поэтому их часто выбирали. Вместе с тем для Г. Хеллера характерна тенденция спаять воедино капиталистов и профессионалов, столь сильно разлученных в ревизионистских трудах. Он уверяет, что юристы, когда предоставлялась возможность, сами занимались бизнесом. Вслед за К. Джонсом, Г. Хеллер уверяет также, что для профессионалов в целом был характерен гражданский профессионализм, укорененный в рыночном сознании. Юристы, врачи, журналисты, писатели описываются им как страта интеллектуалов, помогающая сформировать сознание капиталистов[18].

В-третьих, Г. Хеллер ставит вопрос “о связи между экономической и культурной формами капитала”. Вслед за пост-ревизионистами он склонен воспринимать культуру серьезно. Он иллюстрирует связь между демократической политической идеологией и прогрессом капитализма на основе фигур Редерера и Клавьера[19].

Значительный объем работы Г. Хеллера составляет анализ экономической политики властей в период революции. Это связано с тем, что положение о неблагоприятных экономических последствиях революции являлось, по мнению канадского историка, самым серьезным из ревизионистских аргументов. Г. Хеллер признает наличие краткосрочных неблагоприятных экономических последствий, связанных с войнами эпохи революции. Но он считает, что даже тогда были “экономические яркие пятна”. С точки зрения долгосрочных экономических последствий важное значение имел триумф экономического либерализма, олицетворенный в законодательстве периода 1789–1791 гг. Более важно то, что в экономической политике якобинцев, перешедших к контролируемой государством экономике, Г. Хеллер видит только вынужденную, временную меру. Он приводит примеры капиталистов, поддержавших якобинскую диктатуру (Камбон, в частности, это самый яркий пример), хотя и признает, что таковых было меньшинство, перечисляет примеры отраслей производства, которые активно развивались в это время, хотя это были только отрасли, связанные с войной[20] .

Более того, он характеризует якобинское правление как “смелую попытку использовать государство, чтобы построить капитализм снизу, основанный на поддержке сельских и городских производителей”. В частности, Г. Хеллер следует за советским историком А.В. Адо в переоценке аграрного законодательства якобинского периода. Он рассматривает его следствие - развитие мелкого крестьянского хозяйства - как благоприятный фактор для развития аграрного капитализма. Тем самым, он преодолевает характерное не только для ревизионистов, но и для знаменитого представителя “марксистской” интерпретации Жоржа Лефевра представление о неблагоприятных аграрных итогах революции для развития капитализма во Франции. Правда, успех признается ограниченным, но ответственность за это возлагается не на мелкую крестьянскую собственность, а на феодальные пережитки – сопротивление крупной собственности и бремя рент. Таким образом, Г. Хеллер соединяет крестьянскую революцию и капитализм, пытаясь закрыть очередную дыру, образовавшуюся в результате критики ревизионистов, настаивавших на антикапиталистичности крестьян[21].

Необходимо упомянуть, что Г. Хеллер относится к числу тех историков, которые полагают, что французская революция завершилась только в 1815 году, с концом Наполеоновской эпохи. Он считает так, потому что Наполеон закрепил основные завоевания революции. Соответственно Г. Хеллер доводит рассмотрение экономических политик французских властей до 1815 года. Экономическая политика Наполеона означала очередной отказ революции от капитализма свободной конкуренции, но это не смущает Г. Хеллера. Возврат к контролируемой государством экономике историк считает необходимой мерой для развития французского капитализма. Причина заключается в “продолжающейся слабости” капиталистической экономики и войнах. Сильное государство за счет континентальной системы будет обеспечивать успехи капиталистического развития[22].

Наконец, Г. Хеллер рисует в своей работе портрет нового правящего класса, появившегося в Наполеоновскую эпоху. Это были нотабли, которые состояли из различных социальных групп – дворян, сельских землевладельцев среднего класса, богатых крестьян, купцов, банкиров, государственных чиновников и представителей либеральных профессий. Как и ревизионисты, он с легкостью признает, что “ земля скорее, чем коммерция или мануфактура, оставалась основой социальной и политической власти этой новой более широкой элиты”. Принципиальное отличие от ревизионистов в понимании проблемы у Г. Хеллера заключается в том, что “эта земля была теперь юридически определена как капитал, как любая другая форма капитала”[23]. За счет этого утверждения канадский историк пытается преодолеть положение ревизионистов о некапиталистическом характере нового правящего класса.

Примечательно, что, считая марксистскую интерпретацию единственно верной, Г. Хеллер должен признать, что не рассматривает свою версию событий как “определяющую и как последнее слово”. Он уверен, что она будет заменена в результате развития исследований по французской революции. Это оговорка становится типичной в последнее время, так как вряд ли хоть один историк французской революции, даже марксистский, может сегодня претендовать на исчерпывающее понимание такого явления как французская революция[24].

Книга Г. Хеллера нашла отклик в Англии со стороны заметного британского ревизионистского историка последних трех десятилетий В. Дойла. Более того, между канадским и английским историками развернулась дискуссия, которая, несомненно, представляет собой современный эпизод в знаменитой эпопее споров ревизионистов и марксистов.

В. Дойл, воспринявший работу канадского историка весьма отрицательно, признает, что “ревизионизм может в действительности теперь быть делом вчерашнего дня, и пост-ревизионизм теряет импульс”. Но, по его мнению, “это не может означать, что два поколения открытых и плодородных дебатов, по сути, достигли так мало, что все, что мы можем теперь сделать, – это вернуться к революции, во многом такой, какой Жорж Лефевр представлял ее в первой половине предыдущего века”[25]. Английский историк, сам уже уставший оттого, что его считают ведущим ревизионистом, вовсе не желает проходить стадию опровержения “марксистской” интерпретации французской революции заново.

Дебаты между В. Дойлом и Г. Хеллером невероятно похожи на дебаты ревизиониста А. Коббена и его оппонентов в середине 60-х годов XX века. Особенно они напоминают его великолепные дискуссии с английским историком Р. Коббом на страницах “Литературного приложения к Таймс”[26]. Две стороны неизменно с высшей степенью мастерства находят слабые места соперника, обвиняют друг друга в игнорировании важных фактов, в противоречиях, в искажении выводов, ищут друг у друга ошибки. Они абсолютно друг друга не понимают, эмоционально неистовы и в конечном итоге практически всегда остаются при своем мнении, потому что аргументы друг друга их нисколько не убеждают, поскольку они являются представителями разных методологических подходов[27]. Эти споры отчетливо показывают, что каждая из сторон представляет собой только полуправду, хотя каждая сторона одновременно самонадеянно претендует на истину. Кажется, что и не прошло более пятидесяти лет и ничего не изменилось кроме объекта критики.

В действительности, книга Г. Хеллера создает впечатление краткой истории, за пределами которой осталось еще очень много интересного, не вписывающегося в созданную картину. Как верно заметил В. Дойл, канадский историк игнорирует целый пласт проблем - роль Просвещения, атаки на монархию и церковь, гражданскую войну и террор, воинскую повинность, роль женщин, рабство и крестьянскую контрреволюцию[28]. Более того, положение об успехах капитализма, на котором настаивает Г. Хеллер, основано на отдельных примерах, и создается ощущение, что целостной картины явлений, происходивших в стране, так и не было создано, да и сами успехи кажутся преувеличенными.

Сам В. Дойл верно признает, что книга канадского историка “напоминает нам, что марксизм и интерпретации революции, которые он породил, составляют вызов и ослепительное течение мысли, которое заслуживает, чтобы его воспринимали более серьезно, чем студенты в пост-коммунистическом мире часто считают”. Но В. Дойл не совсем прав, утверждая, что Г. Хеллер как Бурбоны, вернувшиеся во Францию в результате Реставрации, “не научился ничему и не забыл ничего”[29]. Как ревизионисты, он как минимум научился конструировать систему критики и пробивать дыры в ревизионистских аргументах всеми возможными способами.

Кажется также, что дебаты Г. Хеллера и В. Дойла вполне подтверждают мысль американского историка Т. Бленина (подчеркнем, ревизиониста, вовсе не марксиста), повторившего вслед за знаменитым марксистским французским историком новой волны Р. Робен, что “есть больше чем один способ убийства кошки, есть больше чем один способ идентификации французской революции как буржуазной”[30]. Эти споры напоминают также, что есть не меньше способов доказать обратное. Все зависит от того, с какой точки зрения смотреть на картину.

Какое воздействие окажет книга Г. Хеллера на работы англоязычных историков французской революции, покажет время. История дебатов по характеру французской революции пока не имеет конца. Факт состоит в том, что канадская историография, несомненно, вносит свою долю зерна для помола на мельницу этих бесконечных споров.

[1] Letter to the author from H. Mitchell of the University of British Columbia, 11 september 2009; Letter to the author from H. Mitchell of the University of British Columbia, 15 september 2009.

[2] Baker K.M., Zizek J. The American Historiography of the French Revolution // Molho A., Wood G. S. (ed.) Imagined histories: American historians interpret the past. – Princeton: Princeton univ. press, 1998. – P. 349-392; Leith J.A. L’influence de Soboul au Canada // Annales Historiques de la Révolution française. – 1982. – №250. – P. 586-587.

[3] Кондрашова Е.М. Основные направления современной английской и американской буржуазной историографии Великой французской революции конца XVIII в.: Дис. … канд. ист. наук: 07. 00. 09. – Томск, 1985.

[4] Cobban A. Political versus Social Interpretations of the French Revolution // Cobban A. Aspects of the French Revolution. – New York: Braziller, 1968. –P. 264; Heller H. The bourgeois revolution in France, 1789–1815. – New York; Oxford: Berghahn Books, 2006. – P. IX, 2.

[5] Jones C. Bourgeois Revolution Revivified: 1789 and Social Change // Lucas C. (ed.) Rewriting the French Revolution. – Oxford: Clarendon press, 1991. – P. 77.

[6] Rose R.B. Reinterpreting the French Revolution: Cobban’s ‘Myth’: thirty years on // The Australian journal of politics and history. – 1986. –Vol.32. – №2. – P. 243.

[7] Heller H. The bourgeois revolution in France, 1789–1815. . . P. VIII-IX, 2.

[8] Ibid. – P. 3, 27.

[9] Ibid. – P. 29-32.

[10] Ibid. – P. 4-6, 45-48.

[11] Ibid. – P. 51-53.

[12] Ibid. – P. 6, 55.

[13] Ibid. – P. 7, 57.

[14] Ibid. – P. 58-59.

[15] Ibid. – P. 6-7, 65-70.

[16] Ibid. – P. 71.

[17] Ibid. – P. 71-73, 80.

[18] Ibid. – P. 72-74.

[19] Ibid. – P. 2-3, 73-79.

[20] Ibid. – P. 23, 83-98.

[21] Ibid. – P. 16, 93-94, 99-103.

[22] Ibid. – P. 125-127.

[23] Ibid. – P. 127-128.

[24] Ibid. – P. 23.

[25] Doyle W. Henry Heller: The Bourgeois Revolution, 1789-1815 // The English Historical Review. – 2007. – Vol. CXXII. – №497. – P. 838.

[26] À bas la révolution! // The Times Literary Supplement. – 1965. – January 7. – P. 8; À bas la révolution! // The Times Literary Supplement. – 1965. – January 28. – P. 72; À bas la révolution! // The Times Literary Supplement. – 1965. – February 11. – P. 114.

[27] Doyle W. Henry Heller: The Bourgeois Revolution, 1789–1815 [electronic resource] // H-France Review. – 2007. – Vol.7. – №35. – Режим доступа: www.h-france.net/vol7reviews/doyle.html, свободный; Heller H. Response to W. Doyle’s review of Henry Heller: The Bourgeois Revolution, 1789–1815 [electronic resource] // H-France Review. – 2007. – Vol.7. – №36. – Режим доступа: www.h-france. net/vol7reviews/heller2.html, свободный.

[28] Doyle W. Henry Heller: The Bourgeois Revolution, 1789-1815 … P. 837.

[29] Idem. Henry Heller: The Bourgeois Revolution, 1789–1815 [electronic resource]… Режим доступа: www. h-france.net/vol7reviews/doyle.html, свободный.

[30] Blanning T. C. W. The French Revolution: class war or culture clash? – 2nd ed. – Basingstoke: Macmillan, 1998. – P. 8.