А.Ж. Гро. Иоахим Мюрат, король Неаполитанский. 1812.

Погосян В.А. Армяне – сподвижники Наполеона: история и мифы. Ереван, Издательство "Эдит Принт", 2009.

В истории франко-армянских отношений наряду с реальными фактами деятельности исторических лиц и конкретными событиями встречаются также загадки и ничем не обоснованные версии. Среди последних – версия об армянском происхождении маршала наполеоновской армии Иоахима Мюрата, которую нельзя конечно сопоставить с загадками знаменитой Атлантиды или же «железной маски», но тем не менее и она заслуживает определенного внимания.

В ходе Французской революции лица, принадлежавшие к бывшему бесправному третьему сословию, получили широкие возможности для проявления своих способностей и нередко добивались высоких званий и должностей. В годы войны против сил первой антифранцузской коалиции во французской армии выдвинулись талантливые полководцы простого происхождения – Л. Гош, Ф. Марсо, Ж.-Б. Журдан и др.[1].

Наполеон Бонапарт, на начальной стадии своей деятельности, поставил себе на службу провозглашенные Французской революцией принципы, касающиеся выбора и выдвижения государственных и военных деятелей. Еще при Директории, дальновидный, молодой полководец сгруппировал вокруг себя одаренных командиров, не считаясь с их социальным происхождением. Многим из них в дальнейшем было присвоено высокое звание маршала империи. К таким относился и Мюрат, занимавший особое место в блестящем созвездии французских высших военачальников эпохи наполеоновских войн.

Многие присущие Мюрату черты – беспредельная храбрость, стремительность в действиях, преданность делу при выполнении боевых задач – во многом способствовали определению его места в окружении французского императора. По словам Бальзака «Мюрат не знал чувства страха»[2].

Не случайно Наполеон, в духе своей порочной привычки заключения брачных союзов между своими придворными по своему собственному усмотрению, решил выдать замуж свою любимую сестру Каролину за Мюрата. Брак, однако, на этот раз оказался счастливым.

Зять Наполеона имел неистребимое, впитанное с молоком матери, пристрастие к роскоши. Как отмечал Бальзак, «Мюрат, настоящий восточный человек по своим вкусам (курсив наш – В. П.), подавал пример роскоши»[3]. Это проявлялось не только в его необузданном стремлении к приобретению шикарных особняков, обставленных дорогостоящей мебелью, украшенных ценнейшими произведениями искусства и т. д. Мюрат поражал также как своих приближенных, так и противников экстравагантностью своей одежды, тщательно подобранными головными уборами, украшенными перьями, ювелирными изделиями, с которыми он не расставался и в жарком бою. Его современники, а впоследствии многие писатели и историки, начиная с Д. Давыдова и кончая Ж. Тюларом, неоднократно обращали на это внимание. Л. Толстой, к примеру, так описал его, этого «с торжественно-театральным лицом всадника в браслетах, перьях, ожерельях и золоте»: «Человек этот поехал галопом навстречу Балашову, блестая и развеваясь на ярком июньском солнце своими перьями, каменьями и золотыми галунами»[4].

Словом, в силу самых различных причин, Мюрат стал не только видным и весьма популярным полководцем того времени, но и занял почетное место в ближайшем окружении Наполеона. Его личность по праву вызывала особый интерес и на протяжении двух последующих столетий.

В то же время, можно без преувеличения констатировать, что в отличие от других маршалов Наполеона Мюрат был удостоен, и не без участия сосланного на Святую Елену бывшего императора, самой безжалостной посмертной судьбы. Сам Наполеон, а позднее по его стопам многие из его апологетов, тенденциозно очерняли, в частности, политические дарования Неаполитанского короля[5]. Такое суровое отношение к нему со стороны Наполеона, можно по всей вероятности объяснить изменой маршала после русской кампании.

Имея все основания, Ж. Тюлар характеризoвал Мюрата как «нежелательный персонаж (mouton noir) наполеоновской легенды»[6]. Другими словами, маршал стал жертвой субъективных оценок самого Наполеона, к слову сказать, всячески ограничивавшего в бытность Мюрата королем Неаполя его возможности на поприще политической деятельности. Объективная оценка деятельности Мюрата была дана сравнительно недавно Ж. Тюларом, преследовавшим в его биографическом исследовании цель освобождения образа маршала от «легендарных наслоений, как возвеличивающих, так и порочащих его» и опровергавшего явно враждебные на него нападки со стороны как Наполеона, так и многих других[7].

К неверным оценкам и вымыслам, окутавшим на протяжении веков имя маршала Мюрата, следует отнести и версию о его якобы армянском, карабахском происхождении, о которой сам Ж. Тюлар узнал, и не без изумления, от автора этих строк в декабре 1991 г. в Московском государственном университете.

Вопрос о национальной принадлежности Мюрата не вызывал у специалистов никаких сомнений до тех пор, пока М. Нейман ошибочно не представила его как карабахского армянина, посвятив раздел своей, уже упомянутой, книги Мюрату и двум мамелюкам Наполеона – Рустаму и Пьеру (Уанису Петро); все трое, по ее мнению, были карабахского происхождения[8]. Со ссылкой на сведения М. Нейман и в советской историографии появилось утверждение о якобы наличии «оснований предполагать», что Мюрат был армянином[9], однако, никто из этих авторов не указал, да и не мог бы указать, ни на одно из этих «оснований». Того же мнения придерживается и ряд зарубежных журналистов армянского происхождения[10]. Это ошибочная точка зрения нашла отражение и в армянских справочных изданиях, а также в армянской художественной литературе[11].

Версия М. Нейман об армянском происхождении Мюрата лишена малейшей научной основы. Речь здесь идет не только о фактических ошибках, но и о необоснованных выводах автора, о явном искажении многих фактов. Суть версии такова. Мюрат родился в Карабахе в семье купца Мурадяна. Вскоре после рождения сына, отец решил уехать в Западную Европу для установления коммерческих отношений между европейскими торговцами и соотечественниками в Карабахе. Вместе с сыном Овакимом Мурадян, по пути побывав в России, прибыл в Германию. Мурадяны добрались до Лейпцига, когда во Франции бушевало пламя революции (автор не упоминает дату). Их прибытие в Лейпциг совпало и с другим событием – началом войны между Турцией и Персией (неясно, о какой войне идет речь), вследствие чего были закрыты торговые пути на Восток. Непредвиденные обстоятельства заставили Мурадяна оставить прежние замыслы и отправиться в Вену. Затем, по просьбе сына, он перебрался во Францию и обосновался в г. Бастиде, где вскоре стал трактирщиком, а сына отдал на службу к иезуитам. Имея большие склонности к военному делу, Оваким уехал из Бастида в Париж, поступил на военную службу в один из конных полков. Он сумел быстро получить звание генерала, после чего его назначили командующим кавалерией французской армии, готовившейся к экспедиции в Египет под предводительством генерала Бонапарта[12]. На этом М. Нейман завершает изложение биографии Мюрата.

Судя по изложению материала, М. Нейман не имела никакого реального представления о достижениях исторической науки того времени в изучении деятельности –маршала и истории Французской революции в целом. При этом она ограничилась передачей устных рассказов некоего Никогосова, который в свою очередь услышал их от генерала И.Д. Лазарева в 1873 г.[13].

В любом случае, автор книги неоднократно подчеркивает, что в Карабахе эти сведения распространил телохранитель Наполеона Рустам, а того «хорошо помнил генерал И.Д. Лазарев. Еще юношей он слушал и помнил многие из рассказов Рустама, которыми тот занимал восторженно слушавших его карабахских старцев. Некоторые подробности этих рассказов переданы были впоследствии ген. Лазаревым г. Никогосову»[14].

Говоря о Рустаме, М. Нейман ошибочно утверждает, как уже отметили, что в 1814 г., после первого отречения Наполеона, мамелюк якобы оставил Францию и через Марсель морским путем отправился на Восток. Ему удалось добраться до Тегерана, а оттуда переехать на Кавказ. Он участвовал в русско-персидской войне 1826-1828 гг., а после ее окончания обосновался в Шуше, где и скончался в 1845 г.[15].

Нетрудно заметить, что М. Нейман, исказив факты, ошибочно приписала Рустаму основные вехи жизненного пути мамелюка Уаниса Петро. Реальный же Рустам, проживавший в 1814-1845 гг. во Франции, не смог бы, естественно, находиться одновременно в Карабахе и распространять среди местных жителей какие-либо сведения о маршале Мюрате.

Мюрату посвящена огромная историческая литература. Первые работы о жизни полководца стали появляться сразу же после распада наполеоновской империи. Некоторые малоизученные стороны его деятельности до сих пор остаются в центре внимания историков. Литературу о Мюрате можно классифицировать по трем основным группам: биографические исследования, охватывающие весь жизненный путь маршала[16]; монографии, посвященные отдельным периодам его жизни[17]; сборники документов[18], представляющие для нас наибольший интерес.

Историкам известны три предыдущих поколения семьи Мюратов: Пьер I Мюрат (1634- ?), Гийом Мюрат (1692-1754) и Пьер II Мюрат (1721-1799) – отец маршала[19]. Семья Мюратов проживала на юго-западе Франции в административном центре департамента Ло, в г. Бастид-Фортуньере (ныне – Бастид-Мюрат). Здесь, в местном архиве, сохранилось свидетельство о его рождении: «25 марта 1767 г. в этом приходе родился Иоахим Мюрат-Жорди, законный сын жителей этого прихода Пьера Мюрата-Жорди и Жанны Лабужер, и был крещен в церкви этого прихода 26 марта»[20]. Для доказательства полной необоснованности версии о карабахском происхождении Мюрата достаточно ограничиться ссылкой на этот документ.

Помимо свидетельства о рождении в указанных сборниках помещены и другие документы (письма, разные бумаги), относящиеся к жизни Мюрата с 1767 по 1794 г., которые являются неопровержимым доказательством его пребывания во Франции накануне и в первые годы Французской революции[21].

Согласно сведениям указателя архива Мюрата, опубликованного в 1967 г. в Париже, в архиве маршала также хранятся документы семейного и личного характера, свидетельствующие о деятельности семьи Мюратов во Франции в 1746-1839 гг.[22].

В книге М. Нейман полностью искажены события раннего этапа жизни Мюрата. В действительности Мюрат с ранних лет проявлял большой интерес к военному делу. Родители, однако, определили его на учебу в коллеж св. Михаила в Кагоре для получения теологического образования, после чего для продолжения обучения перевели в Тулузу. Затем Мюрат поступил на службу в один из конных полков. Одним из самых знаменательных событий в более чем скромной жизни будущего маршала явилось его избрание в местном кантоне делегатом для принятия участия в грандиозном празднике Федерации, организованном в Париже 14 июля 1790 г., в связи с празднованием годовщины взятия Бастилии[23]. В 1792 г. он уже служил в гвардии Людовика XVI, а после ее упразднения – в 21-м полку конных егерей. В 1794-1795 гг. Мюрат находился в действующей армии, расположенной в Западных Пиренеях.

В военной карьере Мюрата большое значение имело его участие в разгроме мятежа против термидорианского Конвента 13 вандемьера IV года (4 октября 1795 г.). По мнению А.З. Манфреда, у Мюрата до того «почти не было биографии; по-настоящему она началась лишь в ту ветреную, ливневую ночь 4 октября, когда быстротой и напористостью своих действий он во многом предопределил исход событий 13 вандемьера»[24]. Генерал Бонапарт, которому было поручено подавление мятежа, назначил его своим адъютантом. За проявленную храбрость в ходе итальянской кампании 1796-1797 гг. Мюрату было присвоено звание бригадного генерала. В 1798 г. он вместе с Бонапартом отправился в Египет, в 1799 г. принял участие в сирийском походе. Во время египетской экспедиции он получил звание дивизионного генерала. Вместе с Бонапартом Мюрат покинул Египет, а вскоре участвовал в государственном перевороте 18 брюмера. В годы Консульства в его жизни открылась новая полоса, к которой М. Нейман вообще не обратилась.

Останавливаясь на начальном этапе деятельности Мюрата, М. Нейман обошла молчанием важнейшие события его жизни – участие полководца в разгроме вандемьерского мятежа и в итальянской кампании. Хотя в изложении автора изредко встречаются и соответствующие действительности сообщения (детство Мюрата прошло в Бастиде, отец был трактирщиком), очевидно, что о нем М. Нейман имела неясные сведения. Что же касается вопроса об армянском происхождении полководца, то его автор связывала исключительно с карабахским происхождением маршала, что полностью перечеркивает вероятность этой версии[25].

В разъяснении нуждается еще один вопрос. Согласно М. Нейман, приговоренный к расстрелу Мюрат отказался от причастия, грубо оттолкнул от себя католического священника со словами: «Иди прочь, а я не твоей веры»[26]. Возможно ли такое? Военный трибунал обвинил Мюрата в измене Неаполитанскому королевству и приговорил к расстрелу. Решение суда вызвало возмущение и гнев маршала. За несколько часов до казни Мюрата посетил один из его старых знакомых аббат Антонис Месдеа, который предложил ему причаститься. Мюрат действительно категорически отказался от причастия, но это было ярким проявлением протеста против несправедливого приговора суда. Этот отказ основывался на политических, а не на религиозных соображениях[27]. Священнику все же удалось уговорить Мюрата подписать краткую записку: «Я умираю как порядочный христианин».

Возникает закономерный вопрос: в чем же причина всего этого недоразумения – приписания армянского происхождения французскому полководцу? В объяснении этой загадки в какой-то мере помогает сообщение, опубликованное в 1887 г. в армянском журнале «Аракс», где упомянуто имя главаря египетских мамелюков в конце XVIII столетия – «карабахского Мурад бея»[28].

Кем же был Мурад бей? В конце XVIII в., как уже было отмечено, Египет, несмотря на формальную зависимость от Османской империи, находился под властью 24 мамелюкских беев во главе с Мурадом и Ибрагимом. Мурад (1750–1801) в юности был пленен на Кавказе турками, а затем продан египетским мамелюкам[29]. Скоро он сумел не только освободиться из рабства, но и получил титул бея. С 1773 г. он разделил власть в стране вместе с Ибрагимом, ему подчинялся Верхний Египет.

В 1798-1799 гг. Мурад бей организовывал борьбу мамелюков против вторгшейся в Египет французской армии. В 1800-1801 гг. он пытался сотрудничать с преемниками Бонапарта генералами Клебером и Мену, но в апреле 1801 г. скончался от чумы.

У современника Мурада Абд ар-Рахман ал-Джабарти мы находим подробное описание его внешности: «Мурад бей был светловолос, среднего роста и плотного телосложения, носил густую бороду и имел грубый нос. На лице его был шрам от удара саблей»[30]. Согласно сообщению другого современника, Мурад и Ибрагим, как и почти все остальные мамелюки, были неграмотны, «не умели писать даже свои имена. В качестве переводчиков с арабского языка им служили копты, а с турецкого – турки. Они имели печати, на которых были выгравированы их имена и которыми они опечатывали бумаги, перед тем как отправить в другие места»[31].

Но Мурад был опытным полководцем. Его военные способности высоко ценил Наполеон: «Природа наделила его величием, блестящим мужеством и проницательностью. Он охватил мысленным взором все поле сражения (речь идет о сражении у Пирамид – В. П.) с таким искусством, которое сделало бы честь самому законченному полководцу»[32].

Интересное свидетельство об отношении Наполеона к Мураду оставил Бурьен: «Бонапарт придавал большое значение уничтожению Мурада, которого он рассматривал как самого смелого, самого активного и самого опасного из всех врагов в Египте»[33].

Отметим также, что саблю Мурада, захваченную в Египте как трофей, Наполеон держал у себя долго. Лишь 13 апреля 1814 г., незадолго до отплытия на Эльбу, он подарил ее маршалу Макдональду[34].

Вопрос о национальной принадлежности Мурад бея остается туманным. Источники передают разноречивые сведения по этому поводу. Согласно общепринятому мнению, Мурад был черкесом[35]. В этой связи напомним, что в XVIII в. ряды египетских мамелюков пополнялись в подавляющем большинстве проживавшими на Кавказе черкесами, вследствие чего европейские современники воспринимали всех мамелюков как черкесов. Некоторые грузинские историки считали Мурада грузином[36].

Трудно, конечно, высказать исчерпывающее суждение в этой связи. Не исключена и вероятность армянского, карабахского происхождения Мурада[37], так как мамелюки наполеоновского времени, за редкими исключениями, были уроженцами Кавказа. Если же Мурад был действительно родом из Карабаха, то причиной недоразумения послужило сходство его имени с фамилией французского маршала (Мурад/Мюрат). Любопытно, что согласно сообщению одного из французских биографов Мюрата, во время пребывания армии Бонапарта в Египте Мурад бей гордился сходством своего имени с фамилией «неустрашимого французского генерала»[38].

Версия об «армянском происхождении» Мюрата не была призвана к жизни с определенной целью, наподобие подделки знаменитых чешских Краледворской и Зеленогорской рукописей, которые и в самом деле способствовали во многом развитию чешской художественной литературы в XIX столетии. Она лишь результат недобросовестного исследования вопроса, приведшего к досадной путанице.

---

Назад