Французский Ежегодник 1958-... Редакционный совет Библиотека Французского ежегодника О нас пишут Поиск Ссылки
Образ Французской революции в пост-советской историографии

В.П.Смирнов

 


А.В. Гордон и Д.Ю. Бовыкин на международном коллоквиуме в Визиле. Сентябрь 2006 г.

Перевод с французского.
Vladislav SMIRNOV.
L’image de la Révolution française dans
L’historiographie post-soviétique //
Pour la Révolution française.
En hommage à Claude Mazorique.
Receuil d'études. Rouen, 1998. P. 541-545.

Пост-советская историография – относительно новый исторический феномен, открывающий собою новый, важный этап российской историографии. Основным фактором, определившим его особенности, стали экономические, политические и идеологические изменения, происшедшие в России за последнее десятилетие. Кроме того, немаловажную роль сыграли влияние так называемого «ревизионистского» направления французской историографии и смена поколений советских историков.

Хотя Советский Союз прекратил свое существование в 1991 г., тенденции, характеризующие пост-советскую историографию, проявились значительно раньше – в ходе «перестройки», начатой Генеральным секретарем ЦК КПСС М.С. Горбачевым. До «перестройки» советская историография была, по определению, «марксистско-ленинской». Наиболее известные советские историки, специализировавшиеся на изучении истории Французской революции, – А.З. Манфред, Б.Ф. Поршнев, В.М. Далин, В.Г. Ревуненков, – а также историки следующего поколения – А.В. Адо, Г.С. Кучеренко, А.В. Гордон и другие – сформировались в русле марксистской историографической традиции. Вслед за Марксом и Лениным, они рассматривали Французскую революцию как «Великую Революцию» (с большой буквы) – конечно, буржуазную, но демократическую и народную, которая «сокрушила феодально-абсолютистский строй, до конца добила феодализм, “исполинской метлой” вымела из Франции хлам средневековья и расчистила почву для капиталистического развития»[1].

С самого своего рождения советская историография уделяла особое внимание исторической роли масс и активности левого крыла революционеров, особенно якобинцев, в которых она видела предшественников большевиков. Согласно четкой формуле А.В. Адо, советская историография была «якобиноцентристской», изучала революцию «снизу» и «слева»[2]. «Перестройка», распад СССР и приход к власти в России правительства Б.Н. Ельцина, осудившего коммунизм, кардинально изменили ситуацию.

Ожесточенная критика сталинского режима, начатая властью и средствами массовой информации, разоблачение сталинских преступлений (во многом еще неизвестных основной массе населения СССР) вызвали эмоциональный шок и отторжение советских, коммунистических и революционных ценностей. Очень быстро (примерно с 1987 по 1992 г.) капитализм, рыночная экономика, либерализм и даже «разумный консерватизм» были возведены в ранг универсальных и неоспоримых ценностей, заменив в качестве таковых социальное равенство, социализм, коммунизм и революцию. Марксистско-ленинская идеология, некогда единственная официально разрешенная, была заклеймена и отвергнута большой частью общества. Цитирование Маркса и Ленина, некогда обязательное во всех исторических работах, стало почти постыдным. Святые, цари, контрреволюционеры сменили в пост-советском Пантеоне революционеров и социалистов, которых сочли виновными в установлении кровавых диктатур. Вся история России, как и всемирная история, были пересмотрены в соответствии с новыми ценностями.

Такую же эволюцию, хотя и в более нюансированной форме, претерпела историография Французской революции. Она совпала со сменой поколений советских историков. С кончиной Поршнева (1972), Манфреда (1976), Далина (1985) на авансцену вышло следующее поколение – поколение Адо, Кучеренко, Гордона. Оно задавало тон в дискуссии организованного Институтом всеобщей истории «круглого стола» 1988 года, где уже проявились характерные тенденции пост-советской историографии.

Собравшиеся в Москве в разгар «перестройки», в интеллектуальной атмосфере критики советского прошлого, участники «круглого стола» были едины в своем стремлении к обновлению[3]. Открывая дебаты, Адо заявил о «потребности в новом осмыслении целого ряда проблем истории Французской революции, в поисках новых подходов, обновлении проблематики, пересмотре некоторых схем», в преодолении «якобиноцентризма». Молодые историки, в большинстве своем ученики Адо и Кучеренко, подняли в ряде выступлений темы, ранее игнорировавшиеся советской историографией: ментальность народа (З.А. Чеканцева и Е.О. Обичкина), история дворянства (Л.А. Пименова) и буржуазии (Е.В. Киселева и А.В. Ревякин), история жирондистов (С.Я. Карп и Э.Е. Гусейнов). А.В. Чудинов призвал к изучению без идеологической предвзятости работ «консервативных историков», включая И. Тэна и О. Кошена, чтобы «обеспечить марксистским исследованиям развитие на основе синтеза научных достижений всех без исключения направлений мировой историографии».

Основная дискуссия развернулась по двум проблемам – переход Франции от феодализма к капитализму и якобинизм. Вопреки традиционному для советских историков мнению, согласно которому, Французская революция представляла собою грань между феодализмом и капитализмом, Адо предложил рассматривать ее как «важнейший “событийный рубеж” в ходе протяженного во времени межформационного перехода – разложения и разрушения старого, становления и утверждения нового, капиталистического общества», продолжавшегося с XVI по XIX вв. В том же духе, Л.А. Пименова критиковала понятие «феодально-абсолютистский», применявшееся советскими историками по отношению к Старому порядку.

Ряд выступавших (Н.Н. Болховитинов, Е.Б. Черняк, В.П. Смирнов) предложили внести коррективы в ранее безоговорочно положительный образ якобинцев, учитывая, что якобинцы создали систему государственного террора. Они критиковали характерный для советской историографии тезис о «буржуазной узости» Французской революции, подчеркивая, например, что Декларация прав человека и гражданина «выражала общечеловеческие идеалы», а не только «интересы буржуазии».

Е.Б. Черняк поставил под сомнение «абсолютизацию самого состояния революции как высшей ценности», но другие выступавшие этой темы не затрагивали. Все объявляли себя «марксистами», но фактически в той или иной степени находились под влиянием «ревизионистского» направления французской историографии, возглавлявшегося Ф. Фюре.

Тенденции, обозначившиеся на «круглом столе» 1988 г., нашли отражение в исторических исследованиях, опубликованных в России в связи с 200-летием Французской революции. С десяток книг и несколько десятков статей, а также избранные произведения Ж. Кутона, А. Шенье и Л.А. Сен-Жюста, увидели свет в 1988-1996 гг.

Самой крупной из публикаций стала серия «Великая французская революция: документы и исследования», выпущенная Московским университетом по инициативе А.В. Адо и под его редакцией. Сам Адо, его ученики и коллеги исследовали поведение социальных классов (рабочих[4], дворянства[5], крестьянства[6], буржуазии[7]) накануне и во время революции. Их исследования дополнили работа о роли революционных традиций в политической жизни Франции[8] и два тома документов революционной эпохи[9].

Институт всеобщей истории в Москве опубликовал сборник статей «Французская революция XVIII века: экономика, политика, идеология»[10] под редакцией Г.С. Кучеренко, а Институт русской литературы в Ленинграде – сборник «Великая французская революция и русская литература»[11] под редакцией Г.М. Фридлендера.

Со своей стороны издательство «Прогресс» выпустило прекрасно иллюстрированный том «Великая французская революция и Россия»[12], где ведущие советские и французские специалисты (в т.ч. А. Собуль, Ж. Годшо, К. Мазорик) анализировали различные аспекты революционной истории. Значительная часть книги посвящалась изучению образа Французской революции в советской литературе, живописи и музыке, что было новым сюжетом для российской историографии. Историографические статьи В.М. Далина (вышла посмертно) и Л.А. Пименовой показывали развитие российской и советской историографии с конца XIX в. до 1986 г.

В 1989 г. профессор новой истории Ленинградского университета В.Г. Ревуненков переиздал свои «Очерки по истории Великой французской революции»[13] – пособие для студентов, первое подобного рода издание после книги Манфреда, выпущенной в 1956 и 1983 гг.

Что касается новых тем, то А.В. Гордон исследовал падение жирондистов[14], а Е.М. Кожокин – сложные и противоречивые отношения между государством и народом[15]. Н.Н. Молчанов написал «параллельные» биографии монтаньяров Дантона, Марата и Робеспьера[16]; П.П. Черкасов создал первую в советской исторической литературе биографию Лафайета[17].

Несколько позже были защищены три докторские диссертации, посвященные малоразработанным в предыдущей советской историографии сюжетам: Д.М. Туган-Барановского – о Наполеоне Бонапарте[18], С.Ф. Блуменау – о «ревизионистском» направлении французской историографии[19], А.В. Чудинова – об осмыслении англичанами Французской революции[20].

Точки зрения авторов были различными. А.В. Гордон рассматривает якобинское восстание мая-июня 1793 г. как «народное» и «глубоко патриотическое», как «кульминационный пункт Великой революции». Он считал, что благодаря якобинской диктатуре Франция победила феодализм в аграрной сфере и иностранную интервенцию[21]. В.Г. Ревуненков, не скрывавший своих марксистских взглядов, согласен с тем, что якобинская диктатура была «вершиной Французской революции». Он защищал якобинский террор, называя его «исторически оправданным», но утверждал, что истинным авангардом народа, совершившего революцию, была Коммуна Парижа, «бешеные», эбертисты, но не якобинцы, представлявшие, по его мнению, революционную буржуазию[22].

С.Ф. Блуменау выступал против «идеализации» якобинцев, против тех, кто считает их политическую практику «прогрессивной»[23], тогда как А.В. Чудинов резко критиковал якобинцев с позиций, очень близких позициям французских «ревизионистов». В своем предисловии к «Избранным произведениям» Жоржа Кутона, изданным в Москве в 1994 г., он охарактеризовал якобинцев как искренних, но опасных утопистов, существовавших на «облаке утопии» в полном отрыве от реальности. Согласно А.В. Чудинову, «этическая утопия робеспьеристов противоречила реальным потребностям всех слоев французского общества… Но сделав свой выбор, рыцари “Царства добродетели” не хотели отступать. Ослепленные мечтой, они плыли “на кровавом облаке” над морем слез и страданий, затопившим их родину. Франция стояла на краю катастрофы. Чтобы спасти ее, надо было сбросить иго утопии. Это произошло 9 термидора…»[24].

В своей докторской диссертации А.В. Чудинов воздал хвалу консервативному и «ревизионистскому» направлениям историографии, начиная с Э. Бёрка, чья методология позволила, по словам автора, «поставить такие проблемы и наметить такие пути их разрешения, которые вплоть до наших дней не утратили своей познавательной ценности»[25].

А.В. Гордон ответил на эту критику в послесловии к собранию произведений Сен-Жюста, вышедшему в Москве в 1995 г. По его убеждению, якобинцы были неразрывно связаны с социальной реальностью эпохи: «За якобинской иллюзией всеобщности крылся интерес не только буржуазии и не столько буржуазии, сколько огромной небуржуазной части французского общества»[26].

В октябре 1995 г. Институт всеобщей истории в Москве организовал новый «круглый стол» на тему «Якобинство в исторических итогах Великой французской революции», где ясно обнаружился методологический (и, возможно, политический) плюрализм бывших советских историков[27].

В отсутствие умершего Адо и Кучеренко, тон дискуссии задавало поколение их учеников – Чудинов, Блуменау, Обичкина, Чеканцева. Более восприимчивые к идеям «ревизионистов», они призывали, говоря словами Е.О. Обичкиной, к новому «видению революции», предполагающему «отказ от антикапитализма, неприятие диктатуры и террора, а также повышенное внимание к персоналиям и к ментальной истории». З.А. Чеканцева заявила о необходимости преодолеть традиционный подход, рассматривающий революцию как «главную ценность». Однако основная дискуссия развернулась вокруг исторической роли якобинизма. Чудинов по-прежнему настаивал на «невозможности связать политику Робеспьера и его сторонников с реальными интересами любого более или менее значительного слоя французского общества». Гордон, напротив, доказывал, что якобинцы выражали интересы широких масс населения. Он критиковал попытки «деякобинизации» революционной истории и подчеркивал «международное значение якобинизма». По его мнению, современная история сделала «шаг в якобинском направлении», придя к практике государственного регулирования экономики и государственной политике социального обеспечения.

Эти споры, которые еще далеки от своего завершения, показывают, что пост-советская историография находится в стадии становления. Она являет собою результат разрыва с советской историографией, но при этом сохраняет и многие из ее традиций.



[1] Манфред А.З. Великая французская революция. М., 1983. С. 206. (Посмертное издание).

[2] См.: Bicentenaire de la Révolution française. L’image de la Révolution française / Dirigé par M. Vovelle. P., 1989. Vol. 2. P. 1198-1209.

[3] Их выступления опубликованы в кн.: Актуальные проблемы изучения истории Великой французской революции: (Материалы "круглого стола" 19-20 сент. 1988 г.) М., 1989.

[4] Кожокин Е.М. Французские рабочие: от Великой буржуазной революции до революции 1848 года. М., 1985.

[5] Пименова Л.А. Дворянство накануне Великой французской революции. М., 1986.

[6] Адо А.В. Крестьяне и Великая французская революция. М., 1987 (2-е изд. докторской диссертации, опубликованной в 1971 г.).

[7] Буржуазия и Великая французская революция. М., 1989 (авторы – Е.М. Кожокин, Э.Е. Гусейнов, Д.М. Туган-Барановский, А.В. Ревякин).

[8] Смирнов В.П., Посконин В.С. Традиции Великой французской революции в идейно-политической жизни Франции. 1789-1989. М., 1991.

[9] Документы истории Великой французской революции / Под. ред. А.В. Адо. М., 1990-1992. 2 т.

[10] Французская революция XVIII века: экономика, политика, идеология. М., 1988.

[11] Великая французская революция и русская литература. Л., 1990.

[12] Великая французская революция и Россия. М., 1989.

[13] Ревуненков В.Г. Очерки по истории Великой французской революции. 2-е изд., доп. Л., 1989.

[14] Гордон А.В. Падение жирондистов. М., 1988.

[15] Кожокин Е.М. Государство и народ: От Фронды до Великой французской революции. М., 1989.

[16] Молчанов Н.Н. Монтаньяры. М., 1989.

[17] Черкасов П.П. Лафайет. Политическая биография. М., 1991.

[18] Туган-Барановский Д.М. Наполеон и власть (эпоха консульства). Балашов, 1993.

[19] Блуменау С.Ф. От социально-экономической истории к проблематике массового сознания: Французская историография революции конца XVIII в (1945-1993 гг.), 1995; Он же. "Ревизионистское" направление в современной французской историографии Великой буржуазной революции конца XVIII в. Брянск, 1992; Он же. Споры о революции во французской исторической науке второй половины 60-х - 70-х годов. Брянск, 1994.

[20] Чудинов А.В. Размышления англичан о Французской революции: Э. Бёрк, Дж. Макинтош, У. Годвин. М., 1996.

[21] Гордон А.В. Указ. соч. С. 132-135.

[22] Ревуненков В.Г. Указ. соч. С. 2, 10.

[23] Блуменау С.Ф. Споры о революции… С. 3.

[24] Чудинов А.В. На облаке утопии: жизнь и мечты Жоржа Кутона // Кутон Ж. Избранные произведения. 1793-1794. М., 1994. С. 47, 54.

[25] Чудинов А.В. Размышления англичан… С. 143.

[26] Гордон А.В. Иллюзии-реалии якобинизма // Сен-Жюст Л.А. Речи. Трактаты. М., 1995. С. 386.

[27] Материалы «круглого стола» см.: Новая и новейшая история. 1996. № 5. С. 73-99.


Назад
Hosted by uCoz


Hosted by uCoz