| Французский Ежегодник 1958-... | Редакционный совет | Библиотека Французского ежегодника | О нас пишут | Поиск | Ссылки |
| ||||||||||||||||||||||||||||||
Актуальные проблемы всеобщей истории. Ростов-на-Дону, 2002. Вып. 1. С. 95-114.
1795 год во многом стал поворотным моментом в истории Французской революции конца XVIII в. Принятие Конституции, проведение выборов в новый законодательный корпус и последовавший за ними роспуск Конвента ставили перед обществом и законодателями целый ряд принципиальных вопросов, главным из которых был вопрос о судьбах республики во Франции. Депутаты знаменитой революционной Ассамблеи, провозгласившие республику в самом начале своей работы в 1792 г., должны были уступить место новым избранникам народа. Вместо этого ими принимается весьма неоднозначное решение, вызвавшее бурную реакцию общественного мнения в стране: предписать cцелью сохранения преемственности государственной власти в обязательном порядке переизбрать в новую легислатуру две трети депутатов Конвента (так называемые «декреты о двух третях от 5 и 13 фрюктидора III г. (22 и 30 августа 1795 г.)[1]. Осознавая неопределенный статус подобных декретов, Конвент вынес их на утверждение созываемых первичных собраний одновременно с текстом Конституции. Помимо этого, те должны были назвать выборщиков, в задачу которых входило уже непосредственное избрание членов будущего законодательного корпуса. Анализ этих событий интересен для нас с нескольких точек зрения. Во-первых, при отсутствии в XVIII в. социологических опросов, выборы и референдум – единственное, что позволяет «измерить» поддержку народом той политической линии, которую термидорианцы проводили со времени свержения Робеспьера и его соратников. Во-вторых, накануне и во время этих событий как власти, так и отдельные граждане постоянно задавали Конвенту вопросы по неясным для них статьям Конституции и декретов. Это дает возможность посмотреть, какие недочеты содержали эти документы, какие моменты были недостаточно проработаны или не совсем понятны. Отметим, что результатов референдума затаив дыхание ждал весь Конвент – решалась не только его судьба и судьба его творения, но, как подчеркивал французский историк М. Рейнар, «речь шла о том, чтобы общественное мнение ратифицировало методы и способы, позволяющие положить конец великому кризису, длящемуся с 1789 года». Эти результаты очень показательны, отмечает тот же автор, поскольку практически не голосовали только эмигранты, но их было не так много[2], чуть менее 120 тысяч человек[3]. В итоге в голосовании по вопросу об одобрении конституции приняло участие около миллиона ста тысяч человек, при том, что по положению было разрешено голосовать всем, кто имел право высказаться два года назад по якобинскому проекту. Сразу возникает вопрос: много это или мало? Прежде всего, кажется разумным посмотреть, какая же часть населения голосовала. Отметим прежде всего, что сама точная цифра количества населения Франции остается дискуссионной. По оценке историков, к началу 1796 года оно составляло, по разным подсчетам, от 27.800.000 до 32.900.000 человек[4]. Современники чаще всего упоминают цифру в 25 миллионов[5], однако встречается 24[6], 26[7] и 27 (как считает один из корреспондентов Комиссии одиннадцати, избранной для подготовки проекта Конституции, в старой Франции было 25 миллионов человек, завоевания добавили еще 2[8]). Однако по мнению известного публициста Ж.-Ж. Ленуар-Лароша, если считать с завоеванными странами, то можно предположить и все 30[9]. Депутаты Конвента также называли цифры от 25[10] до 27[11] миллионов. Второй вопрос, который необходимо решить, – количество имевших право голоса. Т. Пейн, бывший в то время членом Конвента, рассуждает следующим образом: «Если во Франции 24 миллиона человек, то 12 миллионов будут мужчины и 12 – женщины. Из 12 миллионов мужчин шесть миллионов будет старше 21 года, а шесть – моложе»[12]. Доксьен, автор одного из присланных в Комиссию проектов, называет цифру вдвое большую – 12 миллионов человек[13]. Расчеты неизвестного журналиста из «Цензора газет» кажутся более реалистичными: «Количество голосующих во Франции, за вычетом женщин, стариков, больных, путешествующих, слуг (domestiques) и безразличных может быть оценено примерно в два миллиона»[14]. Однако мы располагаем куда более точными цифрами современных историков, хотя и приходится, к сожалению, оговориться, что применительно к революции вряд ли кто-нибудь когда-нибудь сможет назвать без погрешностей количество имевших право голоса: слишком неполны источники. Не вдаваясь в подробности, отметим, что по мнению С. Абердама, в 1793 году право голоса имела примерно четверть населения. Однако «имевший право голоса», подчеркивает историк, не значит «голосовавший». Сказывалось и большое количество «воздержавшихся», и определенное сопротивление местной администрации увеличению числа голосующих[15]. Общие оценки П. Гениффе, автора капитального труда, посвященного выборам, в общем-то сходны. С его точки зрения, в 1793 году имело право голоса от 22 до 27% населения (в зависимости от департамента)[16]. Таким образом, в референдуме приняло участие примерно 14-17% имеющих право голоса. На то, что наши подсчеты верны указывает и цифра, называемая М. Рейнаром – примерно 14%[17]. Взятая сама по себе, она кажется достаточно небольшой, но мы можем, прежде чем делать какие-либо выводы, сравнить ее с участием в предыдущем референдуме – по Конституции 1793 года. Тогда голосовал 1.869.004 человека, то есть примерно 27% имеющих право голоса. В чем же причина столь значительного уменьшения числа голосовавших? Как нам кажется, скорее всего не в том, что Конституция «не нравилась», хотя граф д'Аллонвиль, вспоминая, что она была принята единогласно, утверждает, что сам видел, как в протоколах первичных собраний, сообщающих об одобрении Конституции, часто стояло: «За неимением лучшего», «В ожидании лучшего»[18]. На изменение количества выразивших свою волю повлиял целый комплекс факторов. Во-первых, несомненна апатия после шести лет революционных бурь (к тому же не забудем, что предыдущий референдум ни к чему не привел – Конституция 1793 года так никогда и не вступила в силу). Переболев политикой, народ потерял к ней вкус и интерес. В конце августа «Французская газета» писала: «Всему народу предложена Конституция, но никто не говорит о Конституции»[19]. К этому необходимо прибавить еще и нелюбовь к предложившему текст Конвенту. Во-вторых, как отмечает Д. Сазерлэнд, уменьшение голосовавших между двумя референдумами, «хотя и реально, может быть все же преувеличено. К III году гражданская война распространилась столь широко, что многие первичные собрания на западе и юге вообще не собирались»[20]. В-третьих, не были учтены голоса в тех первичных собраниях, которые не представили точных списков, ограничившись лишь сообщением о принятом решении. А в их числе было ни много, ни мало как 18 парижских секций, что стало позднее одним из поводов для восстания 13 вандемьера[21]. В-четвертых, даже если отбросить популярные при Термидоре разговоры о том, что якобинская конституция принималась чуть ли не насильно, несомненно значительное влияние – по крайней мере, на процент участвовавших в голосовании, если не на его результат, – местной администрации (которая была в 1793 году значительно более активна), а также якобинцев и других революционных клубов[22]. Каковы же результаты голосования? По докладу в Конвенте 1 вандемьера IV года (23 сентября 1795 года), докладчик Гомэр, в голосовании по Конституции участвовало 958.226 человек, за высказалось 916.853, против – 41.892. По декретам о двух третях: голосовало 263.131, за – 167.758, против – 95.373[23]. Через несколько дней поправка: за Конституцию 1.057.390, против – 49.978; за декреты о двух третях 205.498, против – 108.754[24]. Один департамент проголосовал против Конституции – Мон-Террибль, так и не принявший французскую аннексию. 19 департаментов отвергли декреты. Комментарии различны. Современники нередко воспринимали это как крах правительственной политики. Н. Рюоль 3 вандемьера (25 сентября) писал: «Во Франции не нашлось и миллиона проголосовавших за республику, и едва 150.000 за переизбрание 500 членов Конвента, республиканцы в меньшинстве... Против Конвента роялисты, недовольные или якобинцы, и все бедняки»[25]. Однако были и оптимистичные отзывы: все-таки победа. В том, что Конституция одобрена большинством народа, «никто не сомневается», – писал один из публицистов, отмечая, что декреты не содержат в себе ничего необычного: ведь и в Конституции заложено обновление Законодательного корпуса всего на треть[26]. К тому же, очевидно, многие делали ставку на провал декретов на референдуме, рассчитывая, что в этом случае роялисты легко завоюют большинство в Законодательном корпусе. Это стало ясно, когда Конвент объявил об одобрении декретов, и маски были сброшены. Еще П. Баррас писал о том, что декреты о двух третях встретили самое ожесточенное сопротивление в первичных собраниях именно потому, что там засели роялисты[27]. Это свидетельство можно было бы взять под сомнение, как небеспристрастное, но сообщения из провинции дают ту же картину. Вот, скажем, письмо из Лиона. Его автор утверждает: «Роялисты одобрили конституцию, зная, что без декретов она не продержится». В тех первичных собраниях, которые декреты отвергли, сторонники монархии преобладали. И Париж, считает тот же корреспондент, был против декретов, поскольку в нем доминируют «факции и сторонники Старого порядка»[28]. Разумеется, Конвент сделал все возможное, чтобы Конституция и декреты были приняты. Например, современники отмечают беспрецедентное для них решение о том, чтобы армия также обсуждала Конституцию и голосовала[29]. Как после всякого референдума не редки мнения о том, что итоги были фальсифицированы[30]. Ж.-В. Васселен справедливо замечает, что «единственный способ узнать правду – напечатать результаты голосования по каждому первичному собранию и послать их в каждую администрацию департамента, чтобы она могла их проверить, отвергнуть или одобрить. Это и было предложено Конвенту первичными собраниями Парижа. Но могло ли быть принято такое предложение? Ведь это обнаружило бы громадное количество голосов против, и Конвент постановил, что декреты приняты»[31]. Поскольку, действительно, ничего подобного сделано не было, то противники Конвента получили право утверждать, что большинство французов отказалось одобрить декреты – следовательно, они незаконны[32]. При этом делались ссылки на то, что во время референдума был неясен статус декретов. Что это было? – спрашивали члены одной из парижских секции Май. Закон? Проект закона? Текст, вынесенный на обсуждение? Помимо этого, «среди первичных собраний, обсуждавших декрет от 5 фрюктидора, одни послали свои результаты в Комитет по декретам, другие не посчитали это необходимым. Главари национального конвента, привыкшие добиваться своего любой ценой, решили воспользоваться этой разницей в подходах. Из того, что некоторые отправили свои протоколы обсуждения по этому поводу, они заключили, что декреты можно приравнять к конституционному акту. Из молчания остальных был сделан вывод, что те негласно поддерживают или, по крайней мере, не возражают»[33]. Из этой цитаты ясно видно, что несмотря на то, что в историографии нередко принято рассматривать Конституцию и декреты как единое целое, для современников это было отнюдь не так. По поводу Конституции разногласий при голосовании было значительно меньше, к тому же, как это не парадоксально, ее активно поддерживали роялисты, о чем сообщает множество свидетелей событий[34]. Делая ставку на ненависть к Конвенту, они считали, что смогут завоевать большинство в законодательном корпусе, а это, в свою очередь, означало мандат на формирование правительства. Так обстояло дело с референдумом. Но за ним последовали выборы, и их результаты могут быть для нас даже более интересными, поскольку они уже проводились по новой Конституции. Как писал Ж. Малле дю Пан Ш. Саладину 6 декабря 1795, «большая часть новой трети и 160 бывших членов Конвента составляют меньшинство Законодательного корпуса. Они роялисты «par opinion»[35]. Он же отмечал в другом письме: новая треть на три четверти состоит из роялистов[36]. Одна треть, избранная в Законодательный корпус, сообщает барон де Френилли, роялистская, и в двух палатах возникло «странное сочетание из двух неистовых республиканцев и одного истинного роялиста»[37]. Более того, в стране даже ожидали, что избранная треть вновь соберет первичные собрания, чтобы обойти декреты[38]. Значит ли это, что большинство выборщиков были роялистами? Совсем не обязательно. Можно сказать и более осторожно: «Электорат второй ступени состоял из людей, которые прямо пострадали или постоянно находились под угрозой во II году, которые также пострадали от инфляции III года, и которые станут главными объектами принудительных займов Директории. Последствия предоставления права гражданства этим группам будут сказываться на всех выборах до фрюктидорского переворота V года»[39]. И все же по весьма трезвой оценке Ж. Малле дю Пана, в начале 1795 года сторонники реставрации во Франции составляли около трети населения[40], а многие из них как раз и вошли в состав электората. Каковы же точные цифры? Предупредив, что «в эту эпоху даже количество избранных установить трудно»[41], нам их все же сообщает в своей блестящей и до сих пор остающейся классической статье Ж.-П. Сюратто, специально занимавшийся изучением этого вопроса[42].
У остальных депутатов «партийная принадлежность» не определена. Добавим также вслед за Д. Сазерлэндом, что из 234 новых депутатов только четверо заседали ранее в Конвенте, а 171 ни разу не избирались в национальные органы власти[43]. Стоит обратить внимание на то, что обстановка, в которой проходили выборы, была далека от безмятежного спокойствия. Письма, приходящие в Комиссию одиннадцати в сентябре 1795 г. дают нам возможность попытаться взглянуть на этот вопрос изнутри, хотя и, оговорим это сразу, не могут рассматриваться, как серьезная репрезентативная выборка. Из всего корпуса документов Комиссии одиннадцати нами было проанализировано 57 сообщений, в которых говорилось об участии роялистов в первичных собраниях[44]. Результаты текстологического анализа содержат мало неожиданного, однако дают возможность увидеть, что для авторов писем (которые нередко отождествляют себя с патриотами) роялисты – это прежде всего аристократы, дворяне и эмигранты, действующие в тесном союзе с фанатиками (как тогда нередко называли священников или верующих). Их главное оружие – интриги, используя которые они добились голосования против декретов и провели своих выборщиков. Есть ещё несколько любопытных вещей. Упоминания о том, что роялисты как препятствуют одобрению Конституции, так и голосуют за нее разделяются практически поровну. Также достаточно характерны намеки на то, что они имеют общие цели с анархистами, а в одном письме даже прямо отождествляются с ними[45]. В то же время немаловажно, что практически уходит и старая якобинская связка «роялисты–иностранцы». Теперь они, скорее, представляются чисто внутренними врагами[46]. Посмотрим имеющиеся в нашем распоряжении материалы более подробно. Как считали корреспонденты Комиссии, самый распространенный способ добиться своего, который использовали противники республики, – это манипулирование неграмотной и нередко зависящей от них массой населения с целью добиться необходимых результатов. Отвергшие Конституцию – «все малообразованные сельские граждане, введенные в заблуждение священниками»[47], – сообщают в Конвент из департамента Жер. Сходная картина и неподалеку от Парижа: «Патриоты 1789 года, придя в первичные собрания Ножана-сюр-Сен, со скорбью наблюдали празднующий победу Роялизм, заставивший отвергнуть декрет от 5 фрюктидора. С того момента, как он стал известен, они не переставали работать с наименее просвещенными гражданами». Потом это же большинство, используя интриги и «cabales», избирало угодных ему выборщиков[48]. Помимо этого, нередки тревожные сообщения, прямо указывающие на то, что в первичных собраниях доминируют роялисты. «Представители, – предупреждают из Сен-Квентена, – повсюду торжествуют аристократия и фанатизм. Наши выборщики – ни кто иные как священники, дворяне, сеньоры, преступные аристократы»[49]. Дело доходило до раскола первичных собраний, как, скажем, это произошло в кантоне Пюльтлож (Мозель). Там было два отдельных голосования; одно – для патриотов, второе – для «роялистов и фанатиков»[50]. Если в данном случае неизвестно, какое голосование было признано законным, то в коммуне Бурнхаупт (Верхний Рейн), где сложилась сходная ситуация, исход ясен: патриоты удалились, чтобы собраться в более спокойный день, а «аристократы и роялисты» остались и избрали выборщиков[51]. Отметим при этом, что сообщения о том, что роялисты изгоняли из первичных собраний «патриотов», называя их «террористами» также отнюдь не единичны[52]. Естественно, мы далеки от того, чтобы принимать на веру все эти суждения. «Патриот» вполне мог рассматривать как «роялиста» того, кто голосовал против Конституции, независимо от его истинных мотивов[53]. Врагами «патриотов» оказываются не только роялисты, но и «террористы, анархисты, кровопийцы и расточители»[54], что говорит о немалой размытости каких-либо дошедших до нас эпитетов. В свою очередь и «патриотов» кое-где называли «якобинец, террорист, кровопийца (поскольку именно таковы высокопарные слова всех тех, чье мнение мы не имеем счастья разделять)»[55]. Не менее любопытно обстоит дело и с едва ли не главным оружием роялистов – интригами. Начнем с того, что об опасности интриг в первичных собраниях и при избрании депутатов в Конвент писали еще весной, предупреждая, что нередко вместо 500 голосующих первичные собрания сводятся к 40-50 интриганам[56]. Причину такого положения дел корреспондент Комиссии видел в необразованности основной массы избирателей[57]. Сейчас «все окружены интриганами», – бил тревогу другой автор[58]. Предлагались и конкретные способы борьбы с интригами. Например, публиковать списки потенциальных выборщиков, а затем и списки тех, кого реально избрали, с указанием, кто сколько голосов получил[59]. При этом особое внимание рекомендовалось обратить на первичные собрания, поскольку «обычно собрания народа состоят лишь из честолюбцев, интриганов, аморальных созданий, невежд, для которых родина – ничто. Они хозяева бюро и трибун, выборов, обсуждений»[60]. Интриганы, судя по письмам, обладают совершенно необъяснимой властью над честными людьми. «Если в собрании 50 интриганов и 550 простых людей, 50 интриганов выигрывают все выборы»[61]. Анализируемые нами письма и петиции представляются тем более интересным источником, что для Конвента и Комиссии одиннадцати неким «окном в мир», а нередко и показателем общественного мнения. Ведь под многими из них стояли десятки, а то и сотни подписей. Если со всех концов страны сообщали о сильной роялистской угрозе[62], об объединении монархистов, о возрождении их надежд, то меры, принятые Конвентом для защиты республики (в частности, декреты о двух третях) кажутся достаточно логичными. Однако составить полное представление о выборах невозможно, не задав документам еще одного вопроса: насколько часто упоминаются в переписке Конвента нарушения установленной процедуры, подтасовки, фальсификации, незаконное изгнание граждан из первичных собраний? Прежде всего, выясняется, что подобных жалоб относительно немного – всего 48[63]. По нашему мнению, это связано с тем, что в соответствии со ст. 43 Конституции III года только Законодательный корпус мог принимать решения о законности выборов. Иными словами, принять жалобу или протест мог только Конвент. В то же время многим было наверняка ясно, что при заранее ограниченном времени созыва как первичных собраний, так и собраний выборщиков, Конвент физически не успеет отреагировать на большинство запросов хотя бы потому, что реально получит их уже после того, как выборы закончатся. Не удивительно, что наибольшее количество жалоб поступило от тех, кто был более всего заинтересован в положительном решении того или иного вопроса – самих граждан. Нередко при этом они заявляют в своих посланиях, что одобряют Конституцию[64], и просят восстановить справедливость. Круг нарушений весьма широк: изгнание граждан из первичных собраний, избрание большего или меньшего числа выборщиков, нежели было предписано, избрание выборщиками людей, не набравших большинства голосов, вмешательство в ход выборов местной администрации, отсутствие проверки дохода как граждан, так и выборщиков, несоблюдение всех мыслимых цензов, и даже отсутствие подсчета числа голосовавших. Характерно при этом, что нам удалось найти только один документ, отмечающий нарушения в работе собрания выборщиков – все остальные относятся к первичным собраниям. Однако приписать эти нарушения злому умыслу какой-либо одной политической группировки практически невозможно: рядом с письмом, автор которого был изгнан из первичного собрания «интригой и объединенной группировкой фанатизма и роялизма»[65], ложится другое письмо, авторы которого были не просто изгнаны, но и оскорблены тем, что их называли «аристократами, шуанами и черными кокардами»; многих из них даже избили ногами[66]. Положение усугублялось и царившей неразберихой, и незнанием собственных обязанностей, и, в некоторых случаях, ущемленным самолюбием[67]. Немалый интерес представляет и анализ официальных отчетов, отправляемых в Конвент. После проведения голосования все департаменты должны были направить в столицу документ с длинным названием «Распределение и перепись голосов первичных собраний и армий по поводу одобрения конституции, представленной французскому народу Национальным Конвентом в фрюктидоре 3-го года Французской республики единой и неделимой». Он представлял из себя бланк, в который предлагалось вписать точные цифры по первичным собраниям (имевших право голоса, голосовавших, за, против и т.д.). При этом, хотя первичным собраниям недвусмысленно предлагалось высказать свое мнение о декретах, которые рассматривались как дополнение к конституционному акту, процент воздержавшихся, «незаметивших» их, просто поражает воображение. Рассмотрим конкретные цифры по нескольким департаментам с разных концов страны[68]. Департамент Сомма. Всего показано 82 первичных собрания. Против декретов – 36. Ни слова о декретах – 6. Против Конституции – 4, из них потрудились упомянуть о декретах – 1. Отметим при этом, что далеко не всегда все участвовавшие в голосовании по конституции голосовали по декретам. Например, в Амьене 559 из присутствовавших 559 за конституцию, однако за декреты всего 61 человек, а против – 21. К тому же декреты нередко отвергались теми первичными собраниями, которые единогласно или почти единогласно принимали конституционный акт[69]. Департамент Йонна. 69 первичных собраний. В двух требовали конституции 1791 года. Не говорили о декретах в 26, отвергли их впрямую – 19 (т.о. всего 45). Против Конституции – 7 из них 5 не упомянули о декретах. Одно отвергло Конституцию, мотивируя это системой оплаты депутатов [70]. Департаменты Тарн и Дё-Севр. Не смотря на значительное расстояние между ними, их власти решили проблему сходным образом. Показав в сводке незначительное число первичных собраний, не упомянувших о декретах (3 из 61 в Тарне и 6 из 56 в Дё-Севре), они отметили, что против декретов и против конституции не голосовал никто. В специальной графе, посвященной декретам, напротив большинства первичных собраний значится «никаких претензий» (aucune réclamation)[71]. Однако на деле, если посмотреть непосредственно протоколы, это означает, что при голосовании декреты попросту не были упомянуты[72]. Любопытно, что даже выборочный анализ знакомит с немалым количеством хитростей, которые использовались департаментскими властями, чтобы не привлекать внимания к провалу декретов[73]. Так, скажем, в департаменте Морбиан сводку вообще решили толком не заполнять, приложив к ней дополнительный документ, составленный со значительными нарушениями установленной формы. Чтобы вопрос о декретах не возникал, было указано, что в департамент они прибыли только 26 фрюктидора (12 сентября)[74]. Однако анализ протоколов говорит о том, что, с одной стороны, декреты были в первичных собраниях и до этой даты, а с другой, и после нее по ним не голосовали[75]. Наиболее интересными нам показались результаты по департаменту Сена. Здесь из 59 первичных собраний 50 проголосовали против декретов, а 2 о них вообще не упомянули. Еще две секции отвергли ст. 2 декрета от 5 фрюктидора (поскольку именно в ней говорилось об обязательном переизбрании двух третей депутатов Конвента) и полностью декрет от 13-го. При этом, поскольку заседания некоторых первичных собраний длились не один день, в шести из них была произведена переголосовка по декретам, и во второй раз они набрали хотя бы несколько голосов. Так, скажем, если говорить о Париже, то в секции Верности 20 фрюктидора все были против, а 25-го из 1492 голосовавших семеро уже за. В секции Фонтана Гренель цифры «более весомы»: во второй раз из 1844 голосовавших 61 высказались за декреты[76]. Отметим сразу же, что современники прекрасно знали о возможностях подобной «двойной бухгалтерии». В адресе парижских секций, обращенном к Конвенту, говорилось: «Две тысячи первичных собраний не высказались. Ваш комитет счел, что их молчание можно расценить как одобрение»[77]. Жители Монтелимара (Дром), в письме, направленном в Комиссию одиннадцати, называли декреты «гибельными и покушающимися на народный суверенитет». Они требовали от Конвента опубликовать подробный отчёт о выборах с разбивкой по первичным собраниям и недвусмысленно утверждали: те, кто не послал протоколы с результатами голосования, декреты отвергли. Далее, они отмечали, что избиратели считают декреты недействительными, поскольку за них проголосовало менее двухсот тысяч человек[78]. Каковы же общие результаты выборов, если считать таковыми и обязательное переизбрание депутатов Конвента? Большинство осталось за консервативными термидорианцами, при этом были переизбраны наиболее крайние реакционеры[79]. Учитывая всю условность подобного разделения на группировки, обратим внимание на левую часть таблицы, составленной по материалам Ж.-Р. Сюратто. Очевидно, что если рассматривать реальные выборы (то есть ту часть депутатов, избрание которых находилось за рамками декретов о двух третях), то победа роялистов не вызывает сомнений. Таким образом, кажется достаточно доказанным, что какие бы другие причины ни руководили депутатами, предлагавшими и принимавшими декреты о двух третях, роялистская опасность была несомненной. С некоторой осторожностью можно даже сказать, что, не будь декретов, роялисты могли бы завоевать большинство в Законодательном корпусе и провести через него один из планов реставрации. В заключение хотелось бы рассмотреть еще только один вопрос, благо переписка Комиссии одиннадцати дает такую возможность[80]. Какие проблемы возникали у властей и отдельных граждан в ходе выборов? Соответственно, какие моменты были не слишком понятны? Нам удалось насчитать 79 запросов по процедуре выборов. Анализ показывает, что наибольшее количество вопросов вызвало создание собраний выборщиков и их работа (очевидно, что это не случайно, ведь именно там реально избирались депутаты будущих Советов). Что делать, если избранный депутатом отказывается им быть, а собрание выборщиков настаивает[81]? Может ли секция избирать выборщиков из других первичных собраний того же кантона[82]? Кто должен судить, имеет ли гражданин право быть выборщиком? Как заменить выборщика, про которого выяснилось, что он не имеет права им быть? Какие бумаги должен предоставлять гражданин, чтобы стать выборщиком[83]? Целая группа вопросов вызвана принятым незадолго до выборов декретом Конвента, запрещающим родственникам эмигрантов занимать общественные должности. Следует ли исключить из собраний выборщиков родителей эмигрантов[84]? Можно ли назначить выборщиком отца или родственника эмигранта[85]? Могут ли занимать должности и быть выборщиками родители депортированных и неприсягнувших священников – те ведь не эмигранты[86]? И даже совсем неожиданная проблема: в департаменте Верхняя Вьенна выборщиком избран внесенный в списки эмигрантов – законно ли это[87]? После вопросов, связанных с собраниями выборщиков, разброс достаточно велик. Отметив повышенное внимание к избранию местных органов власти, подчеркнем, что едва ли не самыми конфликтными были вопросы, связанные с беженцами и другими мигрантами, в том числе учащимися, сезонными рабочими и т.д.. Как правило, местные первичные собрания отказывались их интегрировать[88], а созыв отдельных первичных собраний властями не поощрялся[89]. Добавляло проблем и отсутствие окончательной ясности на местах, что делать с волонтерами[90]. Помимо этого, были, разумеется, вопросы и ситуации достаточно экзотичные, которые не всегда можно было предусмотреть заранее. Например: на 1108 граждан имеющих право голоса положено 2 первичных собрания. Но голосовать пришел только 61 человек. Сколько собраний созывать в этом случае[91]? Другой вариант: выборщик подал в отставку и его заменил следующий за ним по списку (1er suppléant). Теперь, когда первичные собрания уже разошлись, он снова хочет быть выборщиком. Что делать[92]? А единственный вопрос по декретам о двух третях был задан Генеральным прокурором-синдиком департамента Жиронда. Как, спрашивает он, переизбрать 8 депутатов из 12, если 7 казнены, а остальные 5 ничем себя не проявили[93]? * * * Изучение материалов, поступавших в Конвент в ходе референдума и выборов 1795 года: приводит нас к трём основным выводам. Во-первых, можно предположительно говорить о том, что декреты о двух третях фактически не были одобрены первичными собраниями, в том числе и проголосовавшими за Конституцию. В основе подобной ситуации могли лежать самые разные причины – от восприятия декретов как попытки покушения на народный суверенитет[94] до нежелания видеть в новых органов власти всё тех же депутатов Конвента[95]. Во-вторых, декреты не зря казались депутатам едва ли не единственной мерой, способной остановить растущую волну роялизма. Преобладание правых во вновь избранной трети Законодательного корпуса позволяет предположить аналогичный исход в том случае, если бы выборы проводились без ограничений. Помимо этого, нельзя сбрасывать со счетов многочисленные сообщения о доминировании роялистов в первичных собраниях. Хотя мы и готовы предположить, что слово «роялист» в некоторых случаях вполне могло быть ярлыком, не имеющим за собой реального политического содержания, обращает на себя внимание отсутствие аналогичного количества упоминаний о засилье «террористов» – слова, в то время не менее модного. В-третьих, наибольшее количество жалоб и протестов было связано с тем, что Конвент, позаботившись подробнейшим образом предусмотреть все детали переизбрания двух третей своих депутатов, недостаточно ясно высказался по ряду процедурных вопросов, вызывавших сложности на местах. Хотя из бумаг Комиссии одиннадцати видно, что первоначально несколькими её членами предлагалось включить в проект специальный раздел, посвященный правилам голосования[96], по неясным причинам впоследствии от этой идеи решено было отказаться. В итоге, хотя Конституция определяет даже количество курьеров, находящихся на службе у Директории, регламент работы первичных собраний и собраний выборщиков многим так и остался неизвестным, поскольку Конституция практически ограничилась на этот счёт единственным требованием: избирать тайным голосованием (ст. 31). В заключение хотелось бы отметить, что рассмотрение документов, связанных с выборами и референдумом 1795 года создаёт впечатление, что Конвент стремился как можно быстрее «закончить революцию» и формально передать власть новым государственным органам, прекрасно понимая, что он оставляет в своих руках сразу два инструмента воздействия на политику Франции в ближайшие годы: доминирование своих членов в будущем Законодательном корпусе и предоставление именно ему права высказываться о законности выборов и, соответственно, при желании кассировать их. Были ли «государственные перевороты» времен Директории следствием всё той же политики, у истоков которой стояли декреты о двух третях? Ответ на этот вопрос должны дать новые исследования.
[1] Подробнее об этом см.: Bovykine D. Les décrets de «deux tiers», l’ambition du pouvoir, ou une mesure indispensable // Le tournant de l’an III. Réaction et Terreur blanche dans la France révolutionnaire. Aix-en-Provence, 1997. P. 43–53. [2] Reinhard M. La France du Directoire. Vol. 1. P., 1956. P. 53, 54. Разумеется, не голосовали и женщины. [3] Bourne H.E. The Revolutionary Period in Europe. N.Y., 1922. P. 226. [4] Reinhard M. Op. cit. Vol. 1. P. 20. [5] Archives Nationales (далее – A.N.), C 228, d.183 bis * 4/1. Doc. 32; C 228, d.183 bis * 4/2. Doc. 84; C 228 d.183 bis * 4/3. Doc. 86; C 228, d.183 bis * 5/2. Doc. 49; C 229, d.183 bis * 6/3. Doc. 71; C 229, d.183 bis * 7/3. Doc. 84; AA 34. Doc. 1031; Observations sur le droit de cité, et sur quelques parties du travail de la commission des onze. P., III. P. 9; Laborde-Noguès J. Apperçus sur la Constitution Républicaine à donner au Peuple français. Aux citoyens représentants du peuple composant la Commission des Onze de la Convention nationale, pour organiser les Loix Constitutionnelles de la République. 3 prairial, l’an 3. P., III. P. 3; Quelques réflexions sur l'acceptation de la Constitution de 1795, adressées à la Nation française. Nemours, 6 fructidor, an 3e. S.l., s.d. P. 7; Lezay-Marnezia A. de. Les ruines ou Voyage en France pour servir de suite à celui de la Grèce. P., Maret, 1795. P. 37. [6] A.N., C 231, d.183 bis * 10/3. Doc. 112. [7] A.N., C 228, d.183 bis * 5/2. Doc. 74. [8] A.N., C 228, d.183 bis * 4/1. Doc. 36. [9] Lenoir-Laroche J.J. De l'esprit de la Constitution qui convient à la France, et examen de celle de 1793. P., III. P. 35. [10] Gazette national ou Moniteur universelle (далее – Moniteur). N 303. P. 1220. [11] Moniteur. N 290. P. 1168. [12] Paine Th. The Complete Writings of Thomas Peine. T. 1. N.Y., 1945. P. 576; Idem. Dissertation sur les premiers principes de gouvernement. P., III. P. 12. [13] A.N., C 231, d.183 bis * 11/3. Doc. 126, P. 33. [14] Le Censeur des journaux. N 32, 29.09.95. (7 vendémiaire), P. 2. [15] Aberdam S. L'élargissement du droit de vote, de 1792 à 1793. // «L'an I et l'apprentissage de la démocratie». Colloque, 22-24 juin 1993. St Denis, 1995. P. 255-270. Idem. 1793: leur droit de vote et le nôtre. // «Critique communiste», N 130-131, mai 1993. P. 28. См.также: Idem. Guerre civile et legitimation: le cas de la constitution de 1793. // «Constitution & Révolution aux États-Unis d’Amérique et en Europe (1776/1815). Macerata, 1995. P. 335-338. [16] Gueniffey P. Le nombre et la raison. La Révolution française et les élections. P., 1993. P. 93. [17] Reinhard M. Op. cit. Vol.1. P. 55. [18] Allonville comte de. Mémoires secrets de 1770 à 1830. Vol. 3. P., 1841. P. 339. [19] Цит. по: Aulard A. Paris pendant la Réaction thermidorienne et sous le Directoire. Vol. 2. P., 1898. P. 178. [20] Sutherland D.M.G. France 1789–1815. Revolution and Contrerevolution. L., 1985. P. 274. [21] Reinhard M. Op. cit. Vol. 1. P. 55. [22] Gueniffey P. Op. cit. P. 180, 247-252. [23] Moniteur. N 4, l’an IV. [24] Tulard J. Fayard J.-F. Fierro A. Histoire et dictionnaire de la Révolution française. 1789--1799. P., 1987. P. 199. [25] Ruault N. Gazette d'un Parisien sous la Révolution. Lettres à son frère. 1783–1796. P., 1976. P. 387. [26] Chazot. Quelques observations adressés aux citoiens de Paris sur l'exercice de la souveraineté. S.d. // A.N., C 231, d.183 bis * 11/3. Doc. 104. [27] Barras P. Mémoires de Barras, membre du Directoire. Vol. 1. P., 1895. P. 241. [28] A.N., C 231, d.183 bis * 10/1. Doc. 50. 6 vendémiaire de l’an IV. [29] Vasselin G.-V. Mémorial révolutionnaire de la Convention. T. IV. P., 1797. P. 247. [30] Georgel J.-F. Mémoires pour servir à l'histoire des événemens de la fin du Dix-huitième siècle, depuis 1760 jusqu'en 1806–1810, par un contemporain impartiale. Vol. 5. P., 1818. P. 380-381; Vasselin G.V. Op. cit. Vol.4. P. 282; Barbé-Marbois de. Journal d'un déporté non jugé ou Déportation en violation des lois décretée le 18 fructidor an V (4 septembre 1797). Vol. 1. P., 1835. P. 14. [31] Vasselin G.V. Op. cit. Vol. 4. P. 282. [32] Danican A. Le fléau des tyrans et des septembriseurs, ou Réflexions sur la révolution française. Lausanne, 1797. P. 34. [33] Qu'est-ce que le décret du 5 fructidor? Opinion d'un citoyen de l'Assemblée primaire de la section du Mail. P., s.d. P. 3, 4. [34] См., например: Larevelière-Lépeaux L. Mémoires. Vol.1. P., 1895. P. 256. [35] Цит по: The French Revolution. Edited by Paul H. Beik. London, 1970. P. 343. [36] Mallet du Pan. Mémoires et correspondance de Mallet du Pan pour servir à l'histoire de la Révolution française recueillis et mis en ordre par A. Sayous. Vol. 2. P. ,1851. P. 191. [37] Frénilly baron de. Souvenirs du baron de Frénilly, pair de France (1768-1828). P., 1909. P. 197. [38] Fantin-Desodoards A. Histoire de la République française, depuis la séparation de la Convention Nationale jusqu'à la Conclusion de la Paix entre la France et l'Empreur. P., 1798. P. 14-15. [39] Sutherland D.M.G. Op. cit. P. 273. [40] Mallet du Pan. Op. cit. Vol. 2. P. 127. [41] Suratteau J.-R. Les élections de l'an IV. // Annales historiques de la Révolution française (AHRF). N 4. 1951 P. 374. [42] Можно сравнить его данные с цифрами М. Лайонса, который полагал, что из новой трети более 100 депутатов – роялисты. По его мнению, были избраны примерно 80 твердых роялистов и еще столько же конституционных. Lyons M. France under the Directory. Cambridge, 1975. P. 20. [43] Sutherland D.M.G. Op. cit. P. 275. [44] В основном эти материалы находятся в фондах Комиссии одиннадцати (A.N., C 229-232), а также в серии AA 34 того же архива. Помимо этого, привлекались документы A.N., 284 AP 9, d.5; Ibid., F7 4439/3, d.4 (Aubry). Doc. 146; Ibid., B II 63. Doc. 176. [45] Мы вынуждены отметить, что на нашем материале не подтверждаются выводы М. Делепляса (едва ли не единственного на сегодняшний день глубокого исследователя понятия «анархия») о том, что оно в равной мере ассоциировалась и с роялизмом, и с политической практикой III года республики (Deleplace M. La notion d'anarchie pendant la Révolution française (1789–1901). Formation d'un concept. Thèse de Doctorat de l'Université de Paris I. P., s.d. P. 318-322. Хотя в материалах Комиссии можно найти следы и такого употребления (см., например: A.N., C 227, d.183 bis * 3/3. Doc. 91.), нам кажется, что для термидорианцев «анархия» прежде всего ассоциировалась с якобинским режимом. [46] Отметим, однако, что в написанном примерно в то же время памфлете мадам де Сталь утверждается, что сторонники абсолютной королевской власти – одни лишь иностранцы, по большей части англичане. Stael, madame de. Réflexions sur la paix intérieure. // Oeuvres complètes de madame la baronne de Stael-Holstein. P., 1838. P. 46. [47] A.N., C 230, d.183 bis * 9/1. Doc. 51. 23 fructidor de l’an III. [48] Около 120 подписей. A.N., C 231, d.183 bis * 10/1. Doc. 27. [49] A.N., C 231, d.183 bis * 10/1. Doc. 33. [50] A.N., C 231, d.183 bis * 11/1. Doc. 1. [51] A.N., C 231, d.183 bis * 11/2. Doc. 83. [52] См., например: A.N., C 231, d.183 bis * 11/2. Doc. 98; A.N., B II 66. Doc. 264, 278. [53] Не случайно один из авторов, резко выступая вообще против всяких «ярлыков», предлагал объявить, что «тот, кто позволит себе говорить о своем согражданине, как об аристократе, террористе, демагоге и т.д. будет очень сурово наказываться». A.N., C 231, d.183 bis * 10/1. Doc. 30. [54] A.N., C 231, d.183 bis * 11/1. Doc. 38. [55] A.N., C 230, d.183 bis * 9/1. Doc. 16. «Часто можно увидеть, – говорит по этому поводу еще один автор, – что человек, называемый аристократом в 89, или умеренным в 92, или федералистом в 93, называется ныне и преследуется как террорист». A.N., C 228, d.183 bis * 5/1. Doc. 36. [56] A.N., C 227, d.183 bis * 3/1. Doc. 33. [57] См. также: A.N., C 227, d.183 bis * 3/3. Doc. 108 (s.d.). Doc. 113; Ibid., C 230, d.183 bis * 8/1. Doc. 49. [58] A.N., C 227, d.183 bis * 3/3. Doc. 99. [59] A.N., C 231, d.183 bis * 10/1. Doc. 31. [60] A.N., C 228, d.183 bis * 5/2. Doc. 76. [61] A.N., C 228, d.183 bis * 5/3. Doc. 88. [62] Насколько мы можем судить, писем, направленных против «террористов» и «якобинцев» в корпусе документов считанные единицы. [63] Из корпуса, насчитывающего около 900 документов. [64] Попутно отметим, что об одобрении Конституции в некоторых случаях специально сообщали даже лишенные права голоса заключенные. См., например: A.N., C 230, d.183 bis * 8/2. Doc. 95. [65] A.N., C 231, d.183 bis * 10/2. Doc. 73. [66] 5 листов подписей. A.N., C 230, d.183 bis * 8/2. Doc. 116. [67] См., например: A.N., C 230, d.183 bis * 9/2. Doc. 94. [68] Подчеркнем, что это официальные сводки, которые, при необходимости, требуют сверки с конкретными протоколами. [69] Dépouillement et recensment du voeu des assemblées primaires et des armées pour l'acceptation de la constitution présentée au peuple français par la Convention Nationale en Fructidor de l'an 3e de la République française une et indivisible. A.N., B II 63. Doc. 174. [70] A.N., B II 66. Reg. A. 11. Doc. 209. [71] A.N., B II 63. Doc. 67, 278. [72] См., например, A.N., B II 63. Doc. 208, 261, 262 по Тарну и Doc.7, 19, 46, 47 по Дё-Севр. [73] Отметим, что даже в некоторых официальных обращениях департаментских властей по поводу выборов о декретах «забывали». См., например: Les administrateurs et procureur-général-syndic du département de l'Aube, aux citoyens Officiers Municipaux de la Commune d... Troyes, III. [74] A.N., B II 55. Doc. 205, 206. [75] См., например, A.N., B II 55. Doc. 167, 189, 197. [76] A.N., B II 61. Doc. 120. [77] Цит. по: Vasselin G.V. Op. cit. Vol. 4. P. 285. [78] A.N., C 231, d.183 bis * 10/3. Doc. 112. [79] Suratteau J.-R. OP. cit. // AHRF, N 1. 1952. P. 47-48; N 4. 1951. P. 388. [80] Помимо известных фондов Комиссии, дополнительно использовался лишь один документ – A.N., F7 4606, d.3, coppet 117. [81] A.N., C 231, d.183 bis * 11/3. Doc. 105. [82] A.N., C 231, d.183 bis * 10/1. Doc. 20. [83] A.N., C 231, d.183 bis * 11/1. Doc. 13. [84] A.N., C 231, d.183 bis * 10/3. Doc. 124; Ibid., d.183 bis * 11/1. Doc. 20. [85] A.N., C 231, d.183 bis * 11/1. Doc. 4. [86] A.N., C 231, d.183 bis * 11/1. Doc. 24. [87] A.N., C 231, d.183 bis * 11/2. Doc. 84. [88] Что неудивительно, если учесть, что мигрантов могло быть в несколько раз больше, чем коренных жителей. См., например: A.N., C 229, d.183 bis * 7/3. Doc. 103. [89] См., например, A.N., C 230, d.183 bis * 8/2. Doc. 74, 104; Ibid., C 231, d.183 bis * 10/3. Doc. 132. [90] A.N., C 230, d.183 bis * 8/3. Doc. 130. [91] A.N., C 230, d.183 bis * 8/3. Doc. 127. [92] A.N., C 230, d.183 bis * 8/2. Doc. 124. [93] A.N., C 229, d.183 bis * 7/2. Doc. 42. [94] См., например: Adresse du Conseil Général de la Commune de Chalons-sur- Marne, à la Convention Nationale. 13 fructidor, 3e année. S.l., s.d. [95] См., например: Frénilly baron de. Op. cit. P. 197. [96] См., например: A.N., C 232, d.183 bis * 16. Doc. 1, 2.  | ||||||||||||||||||||||||||||||
