Французский ежегодник 2001: Annuaire d’etudes françaises. Чудинов А.В. (Ред.) 2001. с. 266-279.

Размышления о Французской революции XVIII в. пронизывают все творчество Клода-Анри де Сен-Симона – от «Писем Женевского обитателя» (1802) до «Нового христианства» (1825). И хотя свою известность он снискал не как историк, философ или моралист, будучи, в действительности, и тем, и другим, и третьим, а как социальный реформатор, все же именно «социология классовых конфликтов в качестве составной части учения Сен-Симона, возможно, и предопределила успех его системы в то время, когда социальные противоречия стали особенно ощутимыми»[1].

Интерпретация Французской революции Сен-Симоном развивалась вместе с его представлениями о социальных классах. В «Письмах женевского обитателя» он делил общество на три класса: первый состоит из «ученых, художников и всех людей, разделяющих либеральные идеи»[2]. Второй – «все собственники, которые не входят в первый». Третий, «объединяемый идеей равенства, заключает в себе остальное человечество». В этой работе[3] он так объясняет истоки происшедшего в 1789 г.: «Первое народное движение было здесь тайно подготовлено учеными и артистами»[4]. Причиной Французской революции, по его мнению, стало то, что ущемленное «феодальными» порядками самолюбие ученых и «артистов» побудило их натравить неимущих на консервативных собственников.

В малоизвестном «Письме европейцам» (1803) Сен-Симон писал: «Французская революция – результат действий класса неимущих; ее движителями были ученые, литераторы, артисты. До тех пор, пока ученые, литераторы, артисты не будут удовлетворены своим положением в обществе они будут склонны к тому, чтобы возглавить мятежную партию…»[5]. Сен-Симон выводит нечто вроде историко-философского закона классовой борьбы: «Общества, как и вселенная, сохраняются только вследствие борющихся между собою сил. Противоречия между управляющими и управляемыми или (что одно и тоже) между собственниками и неимущими – результат этого великого закона природы».[6] Признаки, характеризующие классы, по Сен-Симону, – это приверженность той или иной системе идей (либеральной, консервативной, эгалитаристской) и отношение к собственности. В данной связи он удостоился особой похвалы со стороны Ф. Энгельса: «Понять, что Французская революция была классовой борьбой и не только между дворянством и буржуазией, но также между дворянством, буржуазией и неимущими, – это в 1802 году было в высшей степени гениальным открытием»[7]. Однако, во-первых, Сен-Симон еще не употреблял термина «буржуазия», а, во-вторых, элементарная социология – деление на собственников и неимущих – встречается и у других участников и современников Революции. Созвучное сен-симоновскому объяснение социальных конфликтов можно найти у Сийеса и Барнава[8], а также в «Размышлениях о внутреннем мире» (1795) мадам де Сталь[9]. Ни у Сен-Симона, ни у других его современников, речь не шла о такой классовой борьбе, как ее позднее понимал марксизм[10].

Некоторые ученые и «артисты», отмечал Сен-Симон, стали жертвами своей армии, пав от руки собственных солдат. Дорого обошелся победителям их триумф, а побежденные претерпели еще больше. Почему же победа была столь тягостной? Потому, что нельзя смешивать уничтожение прежнего строя с установлением царства равенства. Слом старого не означает ликвидацию всякого социального порядка. Установление принципа равенства передает власть в руки низшего класса. Следствие этого – «жестокости», «разные беспорядки», вызванные «варварским влиянием невежества»[11], «нелепые меры» и голод, тяжесть которого перенесли на себе в первую очередь все те же бедняки, и, наконец, – «форма правления совершенно непригодная, так как число должностей, которые все были платными, чтобы дать доступ к власти людям неимущим, настолько увеличилось, что труда управляемых едва хватало на их содержание, а это вело к результату, совершенно противоположному постоянному желанию неимущих: платить поменьше налогов» [12].

В годы Империи Сен-Симон и во «Введении в научные труды ХIХ века», и в «Новой энциклопедии», и в «Очерке науки о человеке», и в «Труде о всемирном тяготении», и во множестве черновых набросков и неопубликованных манускриптов повторяет подобные же оценки. В традициях ХVIII в. он приписывает недовольным интеллектуалам роль вождей неимущих. «Я всегда думал, – подчеркивает Сен-Симон, – что успех зависит от более или менее энергичных действий, на которые решатся люди…, имеющие наибольшее влияние на общество... Великая сила – сила интеллекта. Ученые и артисты пользуются ею в наивысшей степени»[13].

Во «Введении в научные труды ХIХ века» (1808), объясняя разрушительный характер революции активным участием в ней невежественных бедняков, Сен-Симон вновь отмечает господствующее политическое устремление этой группы: страсть к равенству. «Идея равенства – идея, которая привлекала внимание всех народов, переживавших революцию. Она может определять ход революции только тогда, когда в классе управляемых больше интеллектуальных сил, чем в классе управляющих», – обобщает Сен-Симон опыт истории. В конце же ХVIII в. последнее условие не было выполнено, поэтому революция лишь дискредитировала принцип равенства: «Люди, которые играли активную роль в революции, и которые не могут затем умерить свой восторг перед идеей равенства, оказываются весьма несчастными»[14]. Революция – не что иное, как «экзальтированное желание низших классов установить равенство»[15]. И далее: «Идея равенства (идея искаженная, когда ее абсолютизируют) – великий революционный рычаг, это знамя, под которое ученые и артисты собирают невежественных, когда хотят увлечь их на восстание»[16]. Олицетворением «искаженной», абсолютизированной идеи равенства был для Сен-Симона Робеспьер с его проповедью аскетизма: «Наиболее великие люди из тех, кто способствовал прогрессу человеческого духа, разве пренебрегали они удовольствиями?[17] И разве не были суровыми моралистами люди наиболее кровавые, которые сделали много плохого? Разве мы не имеем в лице Робеспьера и Бийо-Варенна образцы экономии и целомудрия?»[18] В «Очерке науки о человеке» (1813) читаем: «Французская революция начинается несколько лет спустя после издания Энциклопедии; на поверхность как пена, всплывает чернь; невежественный класс завладевает всей властью и вследствие своей неспособности приводит к голоду среди изобилия»[19].

Завершает этот период творчества Сен-Симона его совместная с молодым О.Тьерри работа «О реорганизации европейского общества». Французская революция, по мнению авторов сочинения, доказала необходимость объединения собственников для управления государством. Дворянство и духовенство, которые были главными собственниками в стране перед Революцией, позволили просветителям объединиться с неимущими и были свергнуты, а их собственность перешла в руки тех, кто их сверг. Революцию подготовили писатели ХVIII в., дискредитировав власть в глазах общественного мнения. Церковь подверглась осмеянию, дворянство лишилось уважения. Власть, попав в ходе Революции в руки низшего класса, не могла выполнять свое предназначение – воцарилась анархия; гражданская война и голод довершили несчастья народа. Причина бед – необразованность и неопытность новых правителей: «Все должности, попав в руки невежественного класса, плохо управлялись, устанавливается анархия…»[20]. Революционные вожди блуждали в мире метафизических абстракций, оставленных им в наследство философами ХVIII в. Революционеры пытались решить вопрос о свободе и равенстве вне времени и пространства. Господство политической метафизики и привело к Террору. Сен-Симон и Тьерри приходят к выводу: якобинцы – «враждебны всякому социальному началу»[21]. Платон некогда писал в своем «Государстве»: «…что делается слишком, то вознаграждается великою переменою в противоположную сторону… Ведь излишняя свобода естественно должна переводить как частного человека, так и город ни к чему другому, как к рабству… Поэтому естественно…, чтобы тирания происходила не из другого правления, а именно из демократии»[22]. Сен-Симон и Тьерри повторяют мысль Платона: «… деспотизм одного лица кажется менее тяжелым, чем народный деспотизм…, из толпы выдвигается дерзкий честолюбец, как Кромвель или Бонапарт, который вырывает власть из рук черни…, так как народную мощь может раздавить только военная сила, то на развалинах демократического безначалия устанавливается совершенно военная власть»[23].

Таким образом, Сен-Симон принимает принцип равенства лишь до определенного предела. Он – не эгалитарист, а сторонник общественной иерархии, не демократ, а противник «феодальных» привилегий[24]. Под впечатлением от правления санкюлотов Сен-Симон приходит к выводу, что у человечества есть только один выбор: либо авторитаризм компетентного руководства ученых, либо абсолютные равенство, свобода и демократия, ведущие к краху производства и общества.

Падение Империи совпало с началом нового этапа в творчестве Сен-Симона. Его выступления в печати выдержаны в духе политического и экономического либерализма. Уже в конце правления Наполеона мануфактуристы, банкиры, предприниматели составили достаточно ясное представление о своей особой роли в обществе. «Хартия их научила задумываться о своем месте в системе конституционных институтов. Правительство Ста Дней признало мощь коммерции и индустрии, полагая даже, что оно и не могло бы лучше доказать искренность своих либеральных позиций. С начала Второй Реставрации новая власть утверждается»[25]. Эта тенденция улавливалась современниками. Б.Констан, который так же, как и Сен-Симон, был одним из авторов статей для «Цензора», издававшегося Контом и Дюнуайе, писал: «Мы вступаем в эпоху коммерции, которая должна прийти на смену эпохе военной… Война – явление более низкого уровня, чем коммерция. В основе одной – дикий порыв, в основе другой – цивилизованный расчет. Ясно, что стремление к торговле должно все больше усиливаться, стремление к войне - все больше ослабевать. Единственная цель современных наций – покой, покой с достатком, и как источник достатка – индустрия»[26]. О.Тьерри в «Цензоре» также подчеркивал растущую роль предпринимателей: «Истинная социальная революция… формирует все то, что последовательно поднимает условия существования третьего сословия»[27].

Следы прежней трактовки Французской революции Сен-Симоном можно обнаружить в его «Письмах американцу», которые были опубликованы в 1817 г. в сборнике статей, заметок и т.п., озаглавленном «Промышленность или политические, моральные и философские рассуждения в интересах всех людей, отдавшихся полезным и самостоятельным трудам». Сен-Симон писал, что Французскую революцию вызвала «страсть к равенству», сильнее всех которую испытали люди, «принадлежавшие к последнему классу»: они «были склонны больше всех в силу своего невежества, как и в силу своего интереса неистово отдаться ей»[28]. Революцию начали «либералы», но после того, как разразилась война, они вынуждены были «возбудить чернь в пользу революции и вдохновить ее взяться за оружие, чтобы прогнать войска феодализма и суеверия, переступившие уже французскую границу»[29]. «Это они вызвали тот великий народный порыв, с воспоминанием о котором связано столько зла и столько добра»[30]. В итоге либералы взяли верх над привилегированными, а пролетарии – над либералами: «либералы очень скоро испытали, что может существовать нечто в тысячу раз худшее, чем старый порядок. Опыт показал им, что правление невежественного класса самое несносное из всех»[31]. Собственникам Сен-Симон по-прежнему противопоставлял неимущих, которых теперь называл «пролетариями» и «якобинцами»[32]. Французская нация, полагал он, в подавляющем большинстве – 99/100 – «за немногими исключениями» приветствовала Революцию, которая началась хорошо. Но, «начиная с 1793 г., французская нация вступила в состояние дезорганизации».

С другой стороны, в заключение своей работы Сен-Симон предлагает также новое объяснение Революции, которого и будет придерживаться в последующих сочинениях. Поднимая на щит «промышленников», он старается отделить их от Революции. Когда та началась, «ни промышленники, ни общины не двинули этого дела… Люди заинтересованные недостаточно сознавали, насколько им важно было самостоятельно защищать свои интересы, и, считая нужным прибегнуть к более способным людям, они взяли себе адвокатов; они послали защищать свое дело не людей, имеющих с ними общий интерес, а тех, которые избрали своим ремеслом ведение чужих дел и которых действительность и факты привлекали меньше, чем абстракции»[33]. Революция имела целью утверждение свободы, она должна была стереть «последние следы феодализма и политической теократии», но породила «лишь новые формы рабства». Все потому, что промышленники забыли о своих собственных интересах, а либеральные «посредники» «захотели слишком много и слишком пылко», «любовь к свободе постепенно обратилась в ненависть к власти». Стали думать не о том, как закрепиться на завоеванных позициях, не о борьбе интересов, а о войне на уничтожение. Свобода не водворилась, ибо «забыли ее основу: основой свободы является промышленность»[34].

У Сен-Симона появляются новые социальные определения: «индустриалы», «пролетарии», «легисты», «буржуа». Изменяются воззрения на социальную стратификацию – модифицируется объяснение Революции. Альянс интеллектуалов и пролетариев, который был подготовлен философией ХVIII в., сам по себе – следствие более глубоких и отдаленных причин. Монархи, начиная с Гуго Капета и до Людовика ХIV, неизменно пользовались поддержкой коммун. Плачевная ошибка Людовика ХIV состояла в том, что он отказался от этой традиции, дабы обогатить за счет коммун военную и теологическую аристократию. Здесь-то и кроется «истинная причина революционного кризиса», – пишет Сен-Симон в своем «Письме господам юристам…» (март 1820)[35].

То, что во Франции в 1789 г. называлось «коммунами», теперь, считает Сен-Симон, следует называть «производителями». Людовик ХVI не понял, что для защиты своего трона он должен встать во главе «трудящейся нации» против «бездельничающей нации». И хотя созыв Генеральных штатов был шагом в правильном направлении, последовавшая затем революция повторила ошибку короля, не доверив управление общественными делами «ученым, артистам и индустриалам», «самой природой» предназначенным для этой задачи[36].

Структура общества представляется Сен-Симону то трех-, то двухчленной, в зависимости от критериев стратификации: по отношению к собственности, по сословной принадлежности, по причастности к процессу производства, по принадлежности к правящим кругам, по политическим или философским умонастроениям и т.д. В начале ХIХ века доктрина полезности становится универсальной доктриной в Англии. Бентам, Джеймс Милль, Годвин, Мальтус, – все они были принципиальными сторонниками этой доктрины и «говорили на языке утилитаризма»[37]. Во Франции схожие позиции занимали Ж.Б. Сей, Ш. Конт, Ш. Дюнуайе. Принцип «полезности» вошел в систему ценностных ориентаций и Сен-Симона. Это может говорить о близости позиций Сен-Симона и других сотрудников и издателей «Censeur europeen» в решении вопроса о классовом делении общества, но не исключает и оригинальности подхода каждого из них[38].

Многие исследователи творчества Сен-Симона констатировали у него эту двойственность социальной стратификации. Многие также склонялись к мысли, что линия основного деления общества у Сен-Симона проходит все же между производителями и праздными, то есть общество, в его «наиболее глубинном» понимании, имеет двучленную структуру[39]. Но надо отметить и следующую немаловажную особенность концепции Сен-Симона: трехчленная схема деления общества на классы используется им, как правило, для объяснения прошлого и отчасти настоящего, в то время как двухчленная – для объяснения будущего и наиболее принципиальных противоречий настоящего. Знание этой особенности позволит избежать путаницы в анализе классовых построений Сен-Симона, касающихся, в частности, и Французской революции.

Знаменитая «Парабола» из сборника «Организатор» (1819-1820) с одной стороны рисует физиков, химиков, физиологов, математиков, поэтов, живописцев, скульпторов, музыкантов, литераторов, механиков, инженеров, артиллеристов, архитекторов, врачей, хирургов, аптекарей, моряков, часовых дел мастеров, банкиров, купцов, земледельцев, металлургов, оружейников, кожевников, красильщиков, шахтовладельцев, фабрикантов сукна, шелка, полотна, скобяных товаров, фаянса, фарфора, стекла и хрусталя, судовладельцев, владельцев транспортных контор, типографов, граверов, ювелиров, каменщиков, столяров, кузнецов, ножовщиков, литейщиков (перечень Сен-Симона грозит разрастись еще больше) и, наконец, «лиц различных других неуказанных профессий, наиболее способных в науках, изящных искусствах и ремеслах». Это класс производителей. С другой стороны, Сен-Симон располагает аристократию, крупных сановников, государственных министров, советников, маршалов, кардиналов, архиепископов, епископов, викариев, каноников, префектов, супрефектов, служащих в министерствах, судей и землевладельцев, «ведущих образ жизни подобающий знати». Это класс праздных[40].

Таким образом, ученые и «артисты» объединяются Сен-Симоном в один класс с работающими бедняками и такими предпринимателями, как банкиры, мануфактуристы или торговцы. Другой класс составляют все праздные. Критерий участия или неучастия человека в производстве для Сен-Симона иногда важнее, чем такой критерий, как отношение к средствам производства, обладание или не обладание собственностью. Поэтому некоторые категории «деятельной», капиталистической буржуазии попадают у него вместе с неимущими в «антифеодальный» класс производителей.

В годы Реставрации Французская революция изображалась Сен-Симоном как борьба «феодальной» и индустриальной систем. Ну а поскольку они, по его мнению, прямо противоположны, существует, полагал мыслитель, историческая необходимость в некоей «промежуточной системе», в деятельности неких «промежуточных классов». Такими классами Сен-Симон в светской области считает «легистов» (légistes), а в духовной – «метафизиков». Под «легистами» (дословный перевод – «законоведы») Сен-Симон понимает юристов в широком смысле слова: прокуроров, нотариусов, адвокатов и т.п.

Их портрет, написанный Сен-Симоном, непригляден: они честолюбивы, революционно экзальтированы, всегда предрасположены к ниспровержению и захвату власти, переменчивы в мнениях и готовы служить любому. Их мораль лицемерна. Их рассуждения о политике – «болтовня» и «квинтэссенция пустословия и бугамарательства». Они «склонны принимать форму за содержание, а слово – за дело». Они – «аферисты фраз»[41]. Было бы «не по-философски», считал Сен-Симон, не замечать полезного влияния «метафизиков» и «легистов», которое они оказали на историю в свое время. Но еще более опасно переоценивать их пользу в настоящее время. В свое время «легисты» сделали монархию всемогущей, а когда она рухнула, оказались в роли наследников власти. Э.Фаге, характеризуя отношение Сен-Симона к «легистам», сравнивает их с янычарами, решившими на следующий день после убийства султана царствовать сами[42]. Когда началась революция, «легисты» при поддержке индустриалов оказались у власти. «Ниспровергали старое правительство жирондисты; именно они установили республику, именно они ставили препятствия реорганизации монархии; во главе всей этой партии… стояли Гюадэ, Верньо, Жансоннэ – все трое юристы, все трое – адвокаты». Жирондистов сменили якобинцы, но Сен-Симон не делает большого различия между этими «партиями»: политическая борьба между ними – пустая адвокатская болтовня, спор метафизических абстракций. Робеспьер – это лишь еще один представитель «легистов» у власти. «Главными его помощниками так же были юристы; комитеты общественного спасения и общественной безопасности были переполнены юристами. Нет сомнения, что именно юристы правили Францией в самое бурное и мучительное время революции»[43]. В одном из сборников «Организатора» (1819) помещено сочинение Сен-Симона под названием: «Извлечение из моего труда о теории общественной организации», в котором отдельный параграф посвящен критическому разбору «образа действий юристов»[44]. Юристы в годы Революции «являлись заправилами в собраниях» (муниципальных, окружных, департаментских), они захватили законодательную, административную и исполнительную власть, они доминировали в Якобинском клубе и Клубе кордельеров, возглавляли различные народные общества, это они изобрели и установили режим террора. Им «нужна власть во что бы то ни стало», и они могут приспосабливаться к режимам, как хамелеоны. Они, «как протеи, умеют принимать, смотря по обстоятельствам, всевозможные формы». Эти «изменчивые существа» никогда «не колеблются жертвовать всем для удовлетворения своих личных интересов». Революция дала юристам возможность продемонстрировать свой «дух» – эту «ненасытную жажду власти». Законодательное собрание представляло из себя «собрание легистов и литераторов, чьи головы были экзальтированы историей Греков и Римлян». Сен-Симон не стесняется называть фамилии своих современников. В одном из фрагментов сборника «Политика» (1819), рассуждая о партии национальной или индустриальной и о партии антинациональной, он относит к последней Бартелеми, Н.Беллара, Пасторе. В частности, о Бартелеми (1750-1830) Сен-Симон говорит, что этот персонаж «по очереди служил с одинаковым рвением правительству Людовика ХVI, революционному правительству, правительству Директории, правительству Консульства, правительству Империи, и современному правительству»[45].

«Легисты» сохранили власть до сих пор, пишет Сен-Симон в работе «О промышленной системе» (1821), и революция не кончится, пока они этой властью обладают[46]. «Легисты» и «метафизики» – иностранцы в великом государстве позитивных наук.

Сен-Симон, обвиняя во всех грехах Революции «легистов», тем самым защищает «индустриалов». Этот «адвокат индустриалов не любит адвокатов… Он категорически обвиняет легистов в революционной импотенции», «рубаки» и «говоруны» в его глазах одинаково опасны, писал К.Бугле[47]. «Индустриалы» же, по мнению Сен-Симона, не имеют никакого отношения к перегибам революции, к тому, что произошло с Францией после 1792 года. Они ничем не управляли и не делали никаких попыток получить власть. «Несколько земледельцев, мануфактуристов, торговцев, так же, как и несколько артистов и ученых, будучи выбраны депутатами, в ходе революции образовали лишь слабосильное меньшинство в палате, тогда как подавляющее большинство постоянно принадлежало легистам», – пишет Сен-Симон в одной из статей сборника «Политика» (1819)[48]. Более того, индустриалы сами пострадали от революции: они потеряли часть своих капиталов вследствие закона о максимуме[49].

Концепция «промежуточных классов» Сен-Симона не оставалась неизменной. В начале 20-х годов он пересмотрел ее. Еще в 1818 г. он отождествлял «буржуа» и «нацию», заявляя, например, в «Коммунах»: «Дворяне в лице Бональда имели защитника…, который определил, какой должна быть наиболее подходящая для них общественная организация. Но еще ни один писатель не разработал план социальной организации, которая бы соответствовала интересам буржуа, образующих нацию. Этот труд следует выполнить»[50]. В работах же 20-х годов «буржуа» противопоставляются «нации». Сам дух буржуа противоположен духу индустриалов: «критический и революционный дух буржуа должен угаснуть, уступив место мирным и созидательным устремлениям индустриалов»[51]. «Буржуа» – это военные, «легисты», рантье, не принадлежавшие к дворянству[52]. Во времена Старого Порядка, – пишет Сен-Симон в работе «О промышленной системе», – нация была разделена на три класса: к первому относились духовенство и дворянство, ко второму – праздные собственники, не являвшиеся дворянами, а также военные из разночинцев, лица занятые юриспруденцией, равно как и «все те, кто занимался другими уважаемыми профессиями». Третий класс составляли все занятые в сфере индустрии, «и те, кто управляли, и те, кто исполняли». В декабре 1823 г. в «Катехизисе индустриалов» Сен-Симон формулирует эту мысль еще более четко: «Перед революцией нация была разделена на три класса: дворянство, буржуазию и индустриалов»[53]. Таким образом, он предлагает новую социальную стратификацию. Как это сказалось на его оценке революционных событий?

Революция, полагал Сен-Симон, была творением «промежуточного класса». Но теперь он определяет этот промежуточный класс не просто как «легистов», а более широко – «буржуа». «Декларация прав человека и гражданина» – плод усилий юристов и метафизиков, которые были мыслителями буржуазного класса, – отмечал он в «Размышлениях о мерах, которые нужно предпринять, чтобы окончить Революцию», опубликованных в первой части «О промышленной системе» в сентябре 1820 г.[54] «Заслуга буржуа в том, что они подготовили Революцию и уничтожили привилегии дворянства…. Они образовали промежуточное состояние между дворянами и индустриалами»[55]. «Буржуа» совершили революцию с помощью индустриалов, но совершенно не в их интересах. «Буржуа» преследовали сугубо эгоистические цели. Они подняли народ на восстание, часть дворянства погибла, часть эмигрировала. И если до революции дворянство с духовенством были привилегированными сословиями по отношению как к индустриалам, так и к буржуа, то после революции, по мнению Сен-Симона, буржуа сами перешли в касту привилегированных, превратившись в дворянство, возведя на престол своего представителя – Бонапарта и восстановив «феодализм» к своей выгоде[56]. Таким образом, «буржуа» – «не что иное, как побег феодализма, новая ветвь дерева, предназначенная исчезнуть вместе с деревом»[57].

Необходимо учитывать своеобразие терминологии Сен-Симона: его понимание «буржуазии» радикально отличается от марксистского, распространенного в нашей историографии. Французская революция была «буржуазной» в сен-симоновском понимании этого слова, а должна была бы в идеале быть «индустриальной». К «буржуа», как мы видели, он относил «пассивные» или «праздные» элементы третьего сословия, такие как рантье, военных, не принадлежавших к привилегированным[58], и все тех же юристов. Принципиально мало что изменилось в теории Сен-Симона, кроме самого определения виновников Революции. Сен-Симон по-прежнему иногда употребляет понятие «легисты», а не «буржуа». Зачем же ему вообще было нужно вводить понятие «буржуа» в описание революционных классовых конфликтов? Осмысливая Французскую революцию, философ формулировал требования, которые должны быть предъявлены к «истинной» революции. Сен-Симон показывает, что революция, называемая им «буржуазной», не была революцией капиталистических предпринимателей-индустриалов.

Однако в класс индустриалов помимо глав предприятий, работодателей входили, согласно Сен-Симону, и трудящиеся на этих предприятиях, низший класс общества, пролетарии: «рабочие мануфактур Перье, Терно или д’Авильера рассматривают себя в качестве компаньонов своих шефов, так же как солдаты армий Тюренна или Конде называли себя братьями по оружию своих генералов»[59]. Как же тогда быть с прежней, негативной оценкой Сен-Симоном роли неимущих в Революции?

В 1818 г. в «Индустрии» Сен-Симон провозгласил, что политика – наука о производстве. В 1824 г. в «Мнениях литературных, философских и индустриальных» он заявил, что народ должен быть привлечен к политике, как он привлечен к производству. Отдельный параграф он так и озаглавил: «доказательства способности французских пролетариев хорошо управлять собственностью». Доказательства эти Сен-Симон находил же в истории Французской революции: «После продажи национальных имуществ тысячи пролетариев перешли вдруг в класс земельных собственников; они воспользовались безграничными льготами, которые предоставлялись всем, кто был достаточно решителен, чтобы объявить себя перед лицом всей европейской аристократии приобретателем этих имуществ»[60]. Таким образом, хозяйственные и коммерческие способности народа не должны вызывать ни у кого сомнений: «Сейчас Франция гораздо больше процветает, больше производит и имеет большее значение в земледелии, промышленности и торговле, чем до революции, хотя большая часть теперешних руководителей всеми этими предприятиями вышла из народа»[61].

Но если Сен-Симон часто ставит знак равенства между «индустриалами» и «нацией», если он утверждает, что индустриалы, то есть нация, никогда не имели власти в ходе революции, то какова же в революции политическая роль «неимущих», «пролетариев», «народа»? За признанием их деловых способностей, по мнению Сен-Симона, должна следовать политическая реабилитация. «Французы долгое время были игрушкой в руках интриганов. В течении длительного времени они позволили вести себя по пути, указанному незаконнорожденными интриганами», – читаем в его работе «Об индустриальной системе».[62] «Никогда еще произвол и давление правительства не были столь сильными и прямыми, никогда еще не было столько управляющих, а протесты управляемых никогда еще так не игнорировались», – пишет он в брошюре «О споре пчел и трутней» (1819)[63].

Итак, «народ» – лишь «игрушка» в руках «интриганов», т.е. «легистов». Но виновен ли он как «исполнитель»? Обратимся к черновикам Сен-Симона: «Тот, кто страшится при виде десен ребенка, у которого режутся зубы, плохо использует свои чувства, тот, кто сожалеет о крайностях со стороны народа, которые были совершены во время революции, тот тоже плохо использует свои чувства»[64]. Это, по убеждению мыслителя, был необходимый и неизбежный опыт. Впрочем, публиковать такие пассажи во времена Реставрации было небезопасно, и черновики остались черновиками. Когда же Сен-Симон печатает свои замечания по поводу «ужасов» и «жестокостей» революции, то всегда за ними стоят интриганы-»законники», а уж если речь в данной связи и заходит о бедняках, то, прежде всего, – о «невежественных бедняках». Тем самым подчеркивалась необходимость надлежащего воспитания и образования неимущей части класса индустриалов.

Индустриалы у Сен-Симона всегда выступают в одном ряду с учеными и «артистами». Он и в 20-е годы не отказывается от своего понимания роли просвещенной элиты в жизни общества вообще и в подготовке революции во Франции, в частности. В брошюре «О социальном контракте» (апрель 1822 г.) он пишет: «Озаботьтесь изучить то, что произошло с ХVIII в., и вы узнаете, что разрушение привилегий было в принципе совершено «Энциклопедией» - трудом, который осуществили наиболее видные ученые и артисты эпохи. Следовательно, было бы совершенно невероятно…, чтобы общество могло быть реорганизовано без их участия в этом предприятии»[65].

В разных работах Сен-Симона порядок членов триады – «ученые, артисты, индустриалы» – разный, но, думается, это не всегда случайно. Сам Сен-Симон не был ученым в строгом смысле слова, не был он и индустриалом. Его скорее можно отнести к «артистам». В завершающем отрывке «Мнений литературных, философских и индустриальных» (1825)[66] – «артист» беседует с «ученым» и «индустриалом» и смиренно сообщает им: «Если сегодня наша роль ничтожна или, по меньшей мере, весьма вторична, то это потому, что искусствам недостает основного в их энергии и успехе, а именно – общего импульса и общей идеи». А это уже доктрина. Это признание одного из «артистов». И в 1825 г. социальная иерархия Сен-Симона выглядит следующим образом: «Артист, Ученый, Индустриал». Больше этот порядок не меняется. Неслучайно один из учеников Сен-Симона Е. Баррольт позднее воскликнет: «И мы тоже, мы – артисты!»[67]

[1] Ansart P. Sociologie de Saint-Simon. P., 1970. P. 97.

[2] Сен-Симон К.А.. Избранные сочинения. М.; Л., 1948. Т. 1. С. 118. В оригинале – «des savants, des artistes et des propriétaires qui ont des idées liberals». Перевод «художники» достаточно условен и не вполне адекватен, как, впрочем, и используемое нами далее – «артисты». В русском языке нет точного аналога французского слова «artistes», обозначающего людей, занятых творческим трудом во всех областях искусства.

[3] Отрывок, где Сен-Симон обращается ко всем трем классам с изложением своих мыслей о Французской революции, отсутствовал в первом варианте указанного сочинения – «Письмах обитателя Женевы Человечеству» (1802) – и появился лишь во втором – «Письмах женевского обитателя своим современникам» (1803). См.: Martin P. E. Saint-Simon et sa Lettre d’un habitant de Geneve à l’Humanité (1802-1803) // Revue d’histoire Suisse. 1925. Vol. 5. Р. 496-497.

[4] Saint-Simon H. Oeuvres. P., 1966. Vol. 1. Р. 29-30

[5] Saint-Simon H. Lettres d'un habitant de Genève à ses contemporains (1803), réimprimées conformément à l'édition originale et suivies de deux documents inédits: Lettre aux européens. Essai sur l'organisation sociale / Introduction par A.Péreire. P., 1925. Р. 82.

[6] Ibid. Р. 80.

[7] Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2-е изд. Т. 19. С. 198.

[8] Bouglé C. Socialisme française. P., 1932. P. 47-48. Кондратьева Т.С. Концепция Французской революции ХVIII века Антуана Барнава // Проблемы новой и новейшей истории стран Европы и Америки. М., 1973. С. 65-68.

[9] Dautry J. Pour le cent-vingt cinquième anniversaire de la mort de Saint-Simon // La Pensée. 1950. № 33. P. 38.

[10] Dehove G. Saint-Simon a-t-il socialiste? // Revue des études cooperatives. 1936. № 1. Р. 140-141.

[11] Робеспьер для Сен-Симона – «самый большой враг просвещения». См.: Saint-Simon H. Lettres d'un habitant de Genève. Р. 53. В советском издании 1948 г. это место пропущено.

[12] Сен-Симон К.А. Избр. соч. Т. 1. С. 122, 131, 135-136.

[13] Saint-Simon H. Oeuvres. Vol. 6. P. 190.

[14] Ibid. P. 188.

[15] Saint-Simon H. Oeuvres. Vol. 6. P. 189.

[16] Saint-Simon H. Oeuvres. Vol. 6. P. 190. Схожее значение принципу равенства придавала и мадам де Сталь. См.: Stäel-Holstein. Oeuvres posthumes. Précédées d’une notice sur son caractère et ses écrits. P., 1838. P. 137.

[17] Сен-Симон был известен современникам как некогда очень большой и экстравагантный любитель удовольствий. Здесь он, вероятно, намекает на себя.

[18] Saint-Simon H. Oeuvres. Vol. 6. P. 204.

[19] Сен-Симон К.А. Избр. соч. Т. 1. С. 206. В другом переводе это место звучит еще более резко: «…подонки всплывают на поверхность в виде пены; невежественный класс завладевает властью…». См.: Великие утописты. Вып. 3-4. Сен-Симон, Фурье и их школы/ Сост. В. Семенов. М.; Л., 1926. С. 91-92.

[20] Сен-Симон К.-А., Тьерри О. О реорганизации европейского общества // Родоначальники позитивизма. СПб., 1911. Вып. 3. С. 151.

[21] Там же. С. 148.

[22] Платон. О государстве // Антология мировой философии. М., 1969. Т. 1. С. 400-401.

[23] Сен-Симон К.-А., Тьерри О. Указ. соч. С. 152.

[24] Gouhier H. La Jeunesse d'Auguste Comte et la formation du positivisme. P., 1936. Vol. 2. Saint-Simon jusqu'à la restauration. Р. 22.

[25] Gouhier H. Op. cit. P., 1941. Vol. 3. August Comte et la formation du positivisme. Р., 1941. P. 117.

[26] Constant B. Oeuvres. P., 1964. P. 959-960.

[27] Цит. по: Gouhier H. Op. cit. Vol. 3. P. 164. Это весьма напоминает то, что писал и сам Сен-Симон. См.: Saint-Simon H. Oeuvres. Vol. 1. Р. 38-40.

[28] Сен-Симон К.А. Избр. соч. Т. 1. С. 312.

[29] Там же. С. 324.

[30] Там же. С. 322.

[31] Сен-Симон К.А. Избр. соч. Т. 1. С. 325.

[32] Там же. С. 319-320.

[33] Сен-Симон К.А. Избр. соч. Т. 1. С. 342.

[34] Там же. С. 345-346.

[35] Saint-Simon H. Oeuvres choisis. Bruxelles, 1859. T. 2. P. 408-409.

[36] Ibid. P. 420-421.

[37] Halévy E. La Formation du radicalisme philosophique. P., 1901. P. 385.

[38] Об этом писал сам Ш.Дюнуайе. См.: Janet P. Saint-Simon et le Saint-Simonisme. P., 1878. Р. 31.

[39] См., например: Leroy M. Histoires des idées sociales en France. P., 1947-1954. Vol. 2. P. 209; Волгин В.П. Очерки по истории социализма. М.; Л. 1934. С. 266.

[40] Сен-Симон. Избр. соч. Т. 1. С. 428-429.

[41] Сен-Симон. Избр. соч. Т. 1.. Т. 2. С. 222; Saint-Simon H. Textes choisis. P., 1951. P. 106; Idem. Oeuvres. Vol. 3. Р. 37.

[42] Faguet E. Le Comte de Saint-Simon // Revue des deux mondes. 1894. Vol. 123. P. 856-881.

[43] Сен-Симон К.А. Избр. соч. Т. 1. С. 419.

[44] Там же. С. 419-422.

[45] Saint-Simon H. Textes choisis. Р. 131. То же можно сказать и о Пасторе (1756-1840), который при Старом порядке публиковал «Уголовные законы», затем был депутатом Законодательного собрания (1791-1792), а позднее служил и Наполеону, и режиму Реставрации.

[46] Saint-Simon H. Oeuvres. Vol. 3. Р. 36.

[47] Bouglé C. Socialisme français. P., 1932. P. 84.

[48] Saint-Simon H. Oeuvres. Vol. 2. Р. 218.

[49] Ibid. Р. 217, 219.

[50] Saint-Simon H. Oeuvres. Vol. 6. Р. 394.

[51] Ibid. Vol. 5. Р. 198.

[52] Ibid. Vol. 3. Р. 18, 20, 21. А. Анекштейн ошибочно указывал, что это понимание «буржуа» относится к «Индустрии», т.е. к 1817 г. См.: Аннекштейн А. Анри де Сен-Симон: Его жизнь и учение. М.; Л., 1926. С. 132.

[53] Saint-Simon H. Oeuvres choisis. T. 3. Р. 71.

[54] Saint-Simon H. Oeuvres. Vol. 3. Р. 83.

[55] Ibid. Vol. 4. Р. 35.

[56] Saint-Simon H. Oeuvres choisis. T. 3. Р. 93, 104.

[57] Saint-Simon. Oeuvres. Vol. 5. Р. 132.

[58] Возможно, Сен-Симон имеет в виду, но прямо не называет, каких-то конкретных молодых революционных генералов вроде Бернадота, Гоша или Бонапарта.

[59] Saint-Simon H. Textes choisis. Р. 141.

[60] Saint-Simon H. Oeuvres. Vol. 5. Р. 116-117.

[61] Ibid. Р.121.

[62] Ibid. Vol. 3. Р. 71.

[63] Ibid. Vol. 2. Р. 217.

[64] Цит. по: Dautry J. Saint-Simon et la Révolution nécessaires // AHRF. 1966. № 184. Р. 41-42.

[65] Saint-Simon H. Du Contrat sociale. Paris, avril 1822. Р. 11. Экземпляр этой редкой брошюры имеется в Российском государственном архиве социальной и политической истории.

[66] Этот заключительный отрывок анонимен. Однако Сен-Симон принимал участие в его редактировании, о чем сообщил Л.Алеви. См.: Halévy L. Souvenirs sur Saint-Simon // France littéraire. 1832. T. 1. P. 539. Цит. по: Bénichou P. Le Temps des prophetes. Doctrine de l’âge romantique. P., 1977. Р. 288.

[67] Bénichou P. Op. cit. Р. 301.