Французский ежегодник 2007. М., 2007. С. 199 - 212.

В своем сообщении я попытаюсь дать общее представление о таком направлении советской историографии, как история коммунистических идей, сквозь призму творчества трех видных специалистов по данной проблематике – В.П. Волгина, Б.Ф. Поршнева и Г.С. Кучеренко.

Обращение к этой теме в рамках нашего коллоквиума обусловлено следующими соображениями: во-первых, в центре внимания советской историографии домарксовых коммунистических доктрин стояло, прежде всего, изучение французской общественной мысли; во-вторых, так сложилось, что первые труды ведущих советских специалистов по этой тематике были посвящены мыслителю ХVIII в. Жану Мелье; в-третьих, изучение французского коммунизма ХVIII в. и, в частности, идей Мелье, имело в советской историографии четко выраженную преемственность. Мелье изучали и Волгин, и Поршнев, и Кучеренко. В этом отношении история изучения в СССР французского утопического коммунизма ХVIII в. отражает историю трех поколений, трех возрастов советской историографии. Более того, мы имеем в нашем случае дело не только с историографической традицией, но и с настоящей научной школой: Поршнев был учеником Волгина, Кучеренко – учеником Поршнева. Тем самым сегодня мы в праве говорить о судьбе школы изучения раннего французского коммунизма в советской историографии.

История коммунистических и социалистических идей была для советской исторической науки не просто новым, но и по вполне понятным идеологическим причинам «элитарным» направлением: долгое время его осеняла фигура, пожалуй, самого высокопоставленного историка своего времени – академика Вячеслава Петровича Волгина (1879-1962). Его научно-организационная и общественно-политическая деятельность занимает добрую половину истории советской исторической науки, начиная с самых ее истоков. Это был в политическом плане один из наиболее влиятельных историков Советской России, личность, безусловно, незаурядная, но отчасти мифологизированная в научной литературе своими учениками и коллегами.

Конечно, Волгин был не первым, кто обратил внимание на социалистические и коммунистические учения прошлого. Определенная традиция их изучения была заложена еще дореволюционными русскими историками. Область исторических интересов Волгина оформилась еще в студенческие годы в семинаре В.И. Герье[1]. Однако после установления в 1917 г. политического режима, основанного на коммунистической идеологии, сюжеты его научных штудий приобрели важное идеологическое и в чем-то даже сакральное значение. И именно Волгин выступил с обоснованием необходимости выделить исследования на столь государственно значимую тему в самостоятельное направление историографии.

В 1918 г. он издал на основе своей университетской дипломной работы статью о Мелье, а на следующий год опубликовал в виде отдельной брошюры и саму дипломную работу[2]. Для этой брошюры Волгин существенно переработал текст: именно здесь он впервые сформулировал тезис об отношении к собственности как критерии различия между утопическим социализмом (или коммунизмом, четкого разделения между этими двумя понятиями тогда не проводилось) и эгалитаризмом: если мыслитель выступает за обобществление собственности, он – социалист (коммунист), если за ее уравнение – эгалитарист. Позднее этот тезис был возведен советской историографией в ранг универсального критерия квалификации того или иного учения в качестве «социалистического» («коммунистического»).

Но задача по выделению истории социалистических и коммунистических идей в отдельное направление историографии оказалась не столь уж и простой. Волгин сам признавал, что у Мелье «совершенно не чувствительна» грань между идеями коммунистическими и всеми остальными. Поэтому-то, считал он, исследователь и должен взять на себя труд «в целях ясности и отчетливости изложения», «выделить социалистическую критику общества и коммунистические идеи Мелье из всей совокупности его социально-политических идей»[3]. С помощью подобного приема Волгин интерпретировал этого мыслителя как представителя «последовательно коммунистического крыла в социальной критике ХVIII в.». При этом подчеркивалось, что фигура Мелье, олицетворяющая собой «коммунистическое крыло», имеет важное значение для характеристики эпохи в целом: откуда мы знаем, риторически вопрошал Волгин, что в сельской глубинке Франции не жили где-то в забвении и изоляции другие мелье? Благодаря Мелье, утверждал он, «мы знаем, наконец, какие смутные мечты и чаяния бродили в среде самой обездоленной массы». Сегодня мы бы сказали, что Волгин в этой работе о Мелье выглядит скорее интерпретатором и популяризатором, использующим характерные риторические приемы, нежели ученым-эрудитом. Но писалось-то все это около ста лет назад, и, если мы возьмем книги Герье, Шахова, Виппера, то, по большому счету, и эти авторы могут показаться нам более компиляторами, нежели первооткрывателями… Во всяком случае, именно так, по определению В.А. Дунаевского, были заложены основы «марксистского мельеведения»[4].

В 1919 г. Волгин был «командирован партией» в Московский госуниверситет, в качестве профессора кафедры истории социализма ‑ единственной тогда в мире подобной кафедры. С 1921 г. стал ректором МГУ, где ускоренными темпами создавал «коллектив советских ученых»[5]. В те годы у него вышел в свет этюд о Морелли (1921)[6], статья «Общественные теории ХVIII века»[7], очерк «Идейное наследие бабувизма»[8].

Государство новой формации, построенное на идеологии, нуждалось в «своей» истории «своих» идей. Но первые годы советской власти по истории социалистических идей выходила главным образом агитационная литература, где домарксовы социалисты изображались «пророками кооперации». Было немало путаницы и фактических ошибок[9]. Именно Волгин первым попытался исправить положение, из-за чего позднее был признан «основателем новой научной отрасли – истории социалистических идей»[10] и «выдающимся советского историка», который всегда стремился проанализировать наследие представителей раннего французского социализма и коммунизма с позиций марксистской методологии[11]. Как станут потом писать: «подлинно научное изучение французского утопического социализма начинается в России на грани ХIХ-ХХ и связано с именем В.П. Волгина»[12].

Но, по большому счету Волгин занимался не столько изучением (хотя мы, конечно, понимаем, насколько изменчивы и условны критерии «научности»), сколько популяризацией социалистических идей прошлого. Его обобщающие труды по данной тематике («Очерки по истории социализма»[13] и «История социалистических идей») представляли собою не собственно исследования, а курсы лекций по истории социализма, в которых автор ставил целью «дать связное изложение развития социалистических идей в сжатой и по возможности доступной форме»[14].

Пропаганда и популяризация знаний по истории социализма, которые Волгин сделал лейтмотивом своей научной деятельности[15], имели, по его мнению, важное практическое значение для общества, «строящего социализм». Во-первых, как отмечал сам Волгин, это необходимо, чтобы «узнавать в общей массе современных социалистических течений старые разновидности социалистической мысли, отличать жизнеспособные элементы от элементов устарелых»[16]. Во-вторых, древность происхождения обеспечивает идее авторитет, а потому «узкая» трактовка социализма как явления ХIХ века, предлагавшаяся, например, Ф. Мерингом[17], не устраивала советских идеологов. Волгин находил «элементы социализма» даже в Древнем Мире.

Конечно, научная ценность исследований Волгиным различных представителей и течений общественной мысли не равновелика. Его внимание привлекали вопросы и проблемы как уже разработанные в мировой историографии, так и малоизученные. Но, когда он в 1930 г. был избран в действительные члены Академии Наук, кроме издания своей дипломной работы о Мелье и «Очерков» по истории социализма, он имел из опубликованных исследований, хоть сколько-нибудь напоминающих «фундаментальные», лишь книжечку в 120 страниц «Сен-Симон и сенсимонизм»[18]. Она и была указана в одном из протоколов по выдвижению ее автора в академики как «наиболее ценная работа Волгина, написанная с большим талантом»[19]. В 1961 г. по случаю 200-летия со дня рождения Сен-Симона Волгин выпустил еще одну книгу «Сен-Симон и сенсимонизм»[20]. В отчете он указал, что это «пересмотренная и дополненная работа»[21], однако простое сравнение текстов показывает, что, несмотря на многообразие предшествующих публикаций Волгина о Сен-Симоне[22], в этом «расширенном», «итоговом» варианте его труд на данную тему оказался немногим меньше 3 п.л. по объему и в основе своей практически полностью повторял научно-популярное сочинение 1924 года.

В 1961 г. за разработку истории домарксовых социалистических учений Волгин был награжден Ленинской премией ‑ высшей в СССР наградой для ученых, являвшейся советским аналогом Нобелевской премии[23]. Волгин умер 3 июля 1962 г. До самого конца он так и оставался популяризатором истории социалистических идей[24]. Сейчас можно по-разному относится к его методу, но тогда коллегам он нравился. В.М. Далин так описал метод Волгина: “Он очень редко прибегал к цитированию, стремился всегда обнаружить внутреннюю логику той системы, которую излагал <…> Ему удавалось вдуматься в систему, «выпрямить» ее и дать ясное, лаконичное и в то же время исчерпывающее изложение”[25]. О том же, но другими словами, говорил и Поршнев: «Он отработал чеканный метод изумительно точного и краткого резюмирования подчас громоздких систем создателей утопических и социалистических доктрин»[26].

*   *   *

Как признавали сами советские историки, изучение в СССР домарксова социализма и коммунизма с начала 60-х годов «поднялось на новую ступень»[27]. От «очерков» перешли к монографиям. От изучения отдельных представителей раннего коммунизма, перешли к изучению в целом этого направления в общественной мысли ХVIII в.

Безусловно, наиболее авторитетной фигурой в данной сфере после смерти Волгина стал его ученик Борис Федорович Поршнев (1905-1972), доктор исторических (1941) и философских (1966) наук, почетный доктор Клермон-Ферранского университета (1957). Продолжая традицию своего учителя, Поршнев сначала выступил с докладом о Мелье в сентябре 1955 г. на Х Международном конгрессе историков в Риме[28], а затем опубликовал первую в мировой историографии книгу об этом мыслителе[29]. При этом Поршнев всегда подчеркивал, что тему о Мелье он унаследовал от своего учителя Волгина. В более поздних работах Поршнев продолжал разрабатывать историю французского коммунизма XVIII в., высказывая порой весьма неожиданные предположения[30]. Вслед за Волгиным, он задавался теоретическим вопросом о разграничении понятий «эгалитаризм» и «социализм» («коммунизм»), показывая, в частности, их различие на примере учений Ж.-Ж. Русо и Ж. Мелье.

Поршнев был категоричен: «социализм» должен быть четко отделен от «не социализма». Эгалитаристские воззрения Поршнев считал отрицанием коммунистических идеалов, «иным ответом» на запросы бытия, хотя и признавал, что оба эти направления имеют некоторые общие предпосылки, сложные взаимосвязи и переходные ступени. Понимая всю условность вычленения из общественной мысли в целом истории социалистических идей как отдельного направления, Поршнев, тем не менее, полагал, что для историков, «живущих при социализме» подобное вычленение вполне допустимо[31].

Здесь мы имеем дело с принципиальным (особенно для советской историографии) спором о критериях «социалистичности»[32]… Проблема это достаточно сложная и требующая отдельного внимания и обстоятельного изучения, поэтому мы коснемся ее лишь мельком.

Слово имеет собственную жизнь, собственную судьбу. Некоторые исследователи пытаются решить задачу определения того, что же такое собственно «социализм» в истории мысли с помощью историко-этимологических изысканий. От чисто фактологического вопроса, кто и когда первым назвал того или иного мыслителя  социалистом, переходят к вопросу, кто первый ввел термин «социализм» и что под ним тогда понималось. Далее предполагается, что путь исследователя должен лежать через исторический анализ семантических мутаций к современному пониманию термина.

Более простой подход, часто применявшийся в советской историографии, – ссылки на авторитетные тексты, т.е. на «классиков» марксизма-ленинизма. Но и здесь возникала проблема. Взгляды К. Маркса и Ф. Энгельса менялись, их оценки и характеристики зависели во многом от контекста, целей и задач той или иной конкретной работы. Главная же их цель была противопоставить «утопический» социализм социализму «научному»[33]. При этом в их оценках встречаются и противоречия. Хрестоматийный пример: если в качестве критерия социалистичности берется отношение к частной собственности, то, почему К. Маркс и Ф. Энгельс относили к социалистам (пусть и утопическим) Сен-Симона, который никогда не предлагал ее уничтожить? Этот вопрос стал камнем преткновения для историографии, особенно марксистской и, в частности, советской, на многие десятилетия[34].

В 20-е годы еще можно было встретить оценки творчества того или иного французского утопического социалиста несколько противоречащие оценкам «классиков марксизма-ленинизма». Противоречие это весьма условно, если иметь в виду, что противоречивы были оценки самих «классиков». Тем не менее, еще Волгин авторитетно заявил: Сен-Симон – социалист «более чем сомнительный».

Поддержал постулат Волгина о критериях социалистичности и Поршнев. Но где-то с 1960-х годов, как отмечает А.В. Гордон, наметилась тенденция к «укорачиванию» истории социалистических идей, и, в конце концов, возобладала точка зрения, что возникновение социализма следует относить не к временам античности или Иисуса Христа, а к Новому времени, когда проявились «противоречия капитализма». На таких позициях в конце 70-х годов стоял Кучеренко[35]. Добавлю: не просто к «Новому времени», а ко времени зарождения «пролетариата»!

Едва ли не последней в России ХХ в. работой профессионального историка, посвященной теоретическим проблемам утопического социализма была книга А.Э. Штекли. Автор указывал, что социализм «чуть ли не с момента своего возникновения, проявился в разных формах» и, чтобы “ответить на вопрос, что такое «социализм», мало помогут даже самые тонкие этимологические изыскания”. Штекли решительно протестует против расширительного толкования «социализма», когда элементы последнего находят уже в античности. В его представлении, социализм – это, прежде всего, антибуржуазное течение общественной мысли и «бесспорными создателями социализма» являются Сен-Симон, Фурье и Оуэн[36].

Хотя круг научных интересов Поршнева был весьма широк ‑ от международных отношений периода Тридцатилетней войны до проблем социальной психологии, этнографии, антропологии, ‑ именно ему изучение в СССР социалистических идей обязано своим «институциональным расцветом». Работая в Институте истории АН СССР, Поршнев в 1966 г. ушел с поста руководителя сектора Новой истории западноевропейских стран и возглавил специально созданную для него группу по истории социалистических идей. В 1968 г. статус этого подразделения Института был повышен: группа была преобразована в сектор Истории развития общественной мысли. Поршнев занимался общим руководством работой сектора, а ведение всей организационной рутины доверил своему ученику Кучеренко.

Главное, что отличает историю французского утопического социализма в трактовке Поршнева от истории систематизатора и популяризатора Волгина – это стремление защитить своих героев (будь то Мелье или Дешан) от нападок «буржуазных историков» (то есть, как это тогда считалось, «фальсификаторов»). Гордон обращает внимание на то, что у Поршнева отчетливо заметно «прежде всего насыщение исторического анализа отдаленных времен специфической фразеологией середины ХХ века», на то, что Поршнев «нередко допускал элементы фразеологической и эпистемологической модернизации»[37]. Буквально повсюду он мог обнаружить «борьбу сил реакции и прогресса». Это может показаться кому-то странным, но в СССР Поршнева одно время обвиняли в отходе от марксизма на том основании, что он преувеличивал роль классовой борьбы в истории! На эту «воинственную» черту Б.Ф. Поршнева обращается внимание в исследовании Кондатьевых[38], в статьях Вите[39] и Гордона[40]. И эта тенденция продолжалась до поры до времени в работах Кучеренко…

*   *   *

Геннадий Семенович Кучеренко (1932-1997) для отечественной историографии останется, наверное, прежде всего, представителем третьего поколения специалистов по истории утопического социализма, продолжателем дела Волгина и Поршнева. И, если согласиться с теми, кто полагает, что длительное «погружение» в проблему накладывает отпечаток на личность исследователя, что в текстах, выходящих из под пера историка научное, социальное и культурное неразделимы, что, как говорил Жюль Мишле, «история с течением времени создает историка в гораздо большей степени, чем создается им сама»[41], то научная судьба исследователя социалистических учений Кучеренко в какой-то степени олицетворяет судьбу целого направления отечественной историографии, «потерянного» в ходе радикального обновления российской исторической науки на закате ХХ в.

В 1953 г., будучи еще студентом МГУ, Кучеренко, когда перед ним встал вопрос о специализации, единственный со всего курса записался в семинар Поршнева по истории социалистических учений. Дипломная работа Кучеренко была посвящена Сильвену Марешалю. В ней, в частности, доказывалось, что тот находился под сильным влиянием Жана Мелье[42]. Мне кажется, что здесь отчетливо слышны отголоски идей Поршнева, который находил «неисчерпаемое наследие» Мелье в творчестве едва ли не у всех французских мыслителей Века Просвещения[43]. И не Марешаль, о котором у Кучеренко выйдет позднее статья, а именно Мелье станет на годы главным героем его научных интересов. Кандидатская диссертация Кучеренко «Роль Жана Мелье в развитии атеистической и социалистической мысли Франции ХVIII в.» была в 1968 г. опубликована как монография под редакцией и с предисловием Поршнева[44]. В этом предисловии Поршнев писал, что книга «подводит черту под старые традиции и открывает новые»[45]. Ему вполне естественно казалось, что интересу исследователей к коммунистическим и атеистическим идеям Мелье конца не будет. Однако книга Кучеренко фактически стала последним значительным явлением в отечественном мельеведении (если не считать ряда позднейших историографических и научно-популярных очерков)[46].

И Поршнев, и Кучеренко оценивали Мелье не как интеллектуального маргинала, а как «необходимое звено истории французской философии»[47]. Кучеренко, опровергая вслед за Поршневым некогда широко распространенное представление о том, что идей Мелье в ХVIII веке не знали, поставил перед собой очень сложную и трудоемкую задачу  органически вписать идейное наследие Мелье в «историю передовой общественной мысли Франции» эпохи Просвещения. На основе кропотливого анализа материалов российских и французских архивов, редких изданий французских мыслителей, Кучеренко сумел доказать, что многие мыслители Просвещения испытали на себе влияние идей Мелье.

Кучеренко, возглавивший после смерти Поршнева в 1972 г. сектор Истории развития общественной мысли, и в дальнейшем плодотворно занимался историей французского социализма, но хронологические рамки его научного интереса сместились в XIX в. – к изучению творчества сен-симонистов[48]. О них он написал докторскую диссертацию «Сен-симонизм в общественной мысли ХIХ века», вышедшую монографией в 1975 г.[49] В дальнейшем Кучеренко обратился к изучению взглядов собственно Сен-Симона, о котором хотел написать отдельную книгу. Но ему, так же, как известному французскому специалисту по Сен-Симону Ж. Дотри, судьба не позволила реализовать этот замысел.

В 1981 г. увидели свет книги Кучеренко – «Исследования по истории общественной мысли Франции и Англии ХVI-ХIХ вв.»[50]. и (в соавторстве с Дунаевским) «Западно-европейский утопический социализм в работах советских историков», которая и сегодня еще служит прекрасным справочным пособием для интересующихся этой проблематикой. В том же году им были опубликованы две статьи[51], одна из которых стала программной для автора этих строк, подвинула его на написание диссертационного исследования[52]. В 1987 г. Кучеренко уехал работать во Францию директором департамента ЮНЕСКО. Три года спустя он вернулся уже в другую страну.

Для того чтобы понять, что произошло с Кучеренко, следует бросить взгляд на то, что происходило с российской исторической наукой в целом.

«Перестройка» повлекла за собой десятилетие методологического смущения и растерянности многих российских историков, особенно старших поколений. Понятно, что на смену воинствующей марксистской идеологии должно было прийти что-то новое. В эпоху мировоззренческого и методологического плюрализма стало можно практически все. Но умы, сформировавшиеся в условиях обязательных ссылок на «авторитетный текст», еще должны были привыкнуть к свободе, к самостоятельности. Историки, ранее все, как один, считавшиеся марксистами, учились обходиться без практики непременного цитирования классиков марксизма-ленинизма, считавшейся отныне дурным тоном. “Слова «класс», «способ производства», «производственные отношения», «общественно-экономическая формация» стали почти что неприличными. Даже нейтральные термины «система» и структура» стали казаться подозрительными”[53]. Я привожу здесь эти слова П.Ю. Уварова как свидетельство современника того разброда, что царил тогда в умах элиты российской историографии. Историки по-разному реагировали на идеологическую перестройку в стране.

Одни действительно попытались найти новые теоретико-познавательные ориентиры в методологии какой-нибудь из зарубежной школ, другие перестроились, заменив цитаты из классиков марксизма-ленинизма ссылками на авторитеты западной исторической мысли или философии, третьи, – представители главным образом не академической, а вузовской науки – либо по-прежнему молчаливо позиционировали себя как марксисты (вслух в этом мало кто признавался), либо вообще бежали всяких разговоров о методологии. Как позитивисты ХIХ в. отрицали необходимость теории для исторического исследования, так и многие «практикующие историки», напуганные отсутствием четких методологических ориентиров/указаний и необходимостью самостоятельного осмысления вовсе не простых вопросов, предпочли «просто писать». Метод «нанизывания фактов» стал для них той отдушиной, где ищущее новых систем координат сознание историка находит свое спасение, свой «духовный якорь» в практике историописания.

Насколько в России изменилось отношению к изучению домарксова социализма, в том числе и французского, показывают слова А.В. Гордона, называющего практику изучения в СССР истории социализма «телеологическим историзмом», а наиболее наглядным примером его материализации считающим творческий путь Волгина[54].

По возвращении из Франции Г.С. Кучеренко работал ведущим научным сотрудником Отдела истории общественной мысли, мучительно ища свое место в науке 90-х годов: заниматься «утопическим» социализмом в это время уже казалось утопично. Российская историография не стала утруждать себя моделированием истории раннего французского социализма «в логике социальных категорий новой эпохи»[55], она просто забыла о нем. Общество, всеми силами старавшееся вычеркнуть из памяти свое социалистическое прошлое и возлагавшее надежды на капиталистическое будущее, меньше всего интересовалось историей социалистических идей, которая в кратчайший срок из приоритетного направления историографии превратилась в одиозный анахронизм. Столкнувшись с принципом «сожги, что почитал, почитай, что сжигал», Кучеренко пережил тяжелейший творческий кризис. Показательно, что после возвращения из Франции он прожил еще семь лет, опубликовав за эти годы лишь две небольшие статьи в энциклопедиях и очерк о Людовике XVI[56]. И лишь уже в самом конце жизни он вернулся к исследовательской работе, занявшись изучением истории книги эпохи Просвещения. Однако его последняя статья о русских переводах Гельвеция увидела свет уже после смерти автора[57].

Время саморефлексии отразилось и на его преподавательской работе. В 1992-1994 гг. он задумал спецкурс «О ремесле историка» для студентов историко-филологического факультета РГГУ. Судя по сохранившимся черновым наброскам к лекциям, он пытался дать студентам “некоторые общие представления об условиях, формах и приемах работы историка-профессионала, создаваемых им «изделиях», их предназначении и особенностях реализации на рынке духовных ценностей”. Эти занятия были призваны также «содействовать формированию понятий о профессиональном долге и чести, пределах гибкости и способах отношения с социумом, о мировой и отечественной традиции делания истории, великих мастерах и шедеврах, о родословном древе историка». Разве не актуально было в первой половине 90-х годов обсуждать со студентами первокурсниками «пределы приспособления к общественному спросу и велениям времени»? Здесь между строк – судьба Кучеренко-историка и Кучеренко-человека.

*   *   *

Волгин, Поршнев и Кучеренко представляют три поколения советских историков: поколение, получившие образование еще до Октябрьской революции и собственно создававшее профессиональную советскую историографию; поколение воинствующих марксистов периода расцвета советского строя; и поколение историков, переживших распад СССР и почти всеобщее пренебрежение к той методологии, которую еще вчера было принято считать единственно верной. Когда мы говорим о советской историографии коммунистических идей во Франции XVIII в., то Волгина мы можем считать олицетворением истории популяризирующей, Поршнева – истории воинствующей, Кучеренко – истории потерянной… Вопрос: надолго ли потерянной?

[*] Гладышев Андрей Владимирович, доктор исторических наук, профессор кафедры новой, новейшей истории и истории международных отношений Саратовского государственного университета им. Н.Г. Чернышевского

[1] Здесь он сделал доклад на тему: «Социализм в древнем мире». Как он сам позднее об этом вспоминал: это была попытка применить метод диалектического материализма в истории общественной мысли и эта попытка вызвала тогда «всеобщую сенсацию». См.: Архив АН РФ. Ф. 2. Оп. 28. Д. 1. Л. 34. 

[2] Волгин В.П. Жан Мелье и его «Завещание» // Голос минувшего. 1918. № 1-3; Он же. Революционный коммунист ХVIII в. Жан Мелье и его «Завещание». М., 1919.

[3] Волгин В.П. Очерки по истории социализма. М.; Л., С. 121.

[4] Дунаевский В.А., Кучеренко Г.С. Западноевропейский утопический социализм в работах советских историков. М., 1981. С. 192.

[5] Кстати, самому «красному профессору» В.П. Волгину ученая степень доктора исторических наук будет присвоена на основании постановления Совнаркома от 13 января 1934, т.е. тогда, когда он уже будет академиком, и не просто членом АН СССР, а одним из ее руководителей. См.: Архив АН РФ. Ф. 411. Оп. 3. Д. 238 а. Л. 9.

[6] Волгин В.П. Предисловие // Морелли. Кодекс природы или истинный дух ее законов. М., 1921. С. VII-XXII.

[7] Волгин В.П. Общественные теории ХVIII века // Англия и Франция на исходе ХVIII в. Пг., 1922. С. 185-229.

[8] Волгин В.П. Идейное наследие бабувизма // Вестник Социалистической академии. 1922. № 1. Этот очерк также см.: Он же. Очерки по истории социализма. М., 1923 и в последующих переизданиях. Потом он еще не однократно будет возвращаться к теме бабувизма, а одну из своих итоговых работ – «Французский утопический коммунизм» – посвятит двухсотлетию со дня рождения Г. Бабефа. Машинопись на французском языке сообщения Волгина «Движение равных и их социальные идеи» на коллоквиуме, посвященном Бабефу см.: Архив АН РФ. Ф. 514. Оп. 3. Д. 14. Л. 19-29.

[9] Характеристику отечественной историографии первых лет советской власти см.: Дунаевский В.А., Поршнев Б.Ф. Изучение западноевропейского утопического социализма в советской историографии (1917 – 1963) // История социалистических учений. М., 1964.

[10] См., например: ФЕ 1962. М., 1963 С. 487. А.З. Манфред: «В.П. Волгин создал новую отрасль исторического знания – историю социалистических идей домарксова периода как науку, как особую отрасль истории». См. также: Дунаевский В.А., Кучеренко Г.С. Указ. соч. С. 228.

[11] См.: Кучеренко Г.С. Сен-симонизм в общественной мысли ХIХ в. М., 1975. С. 43

[12] Далин В.М. Изучение истории французского социализма (до 1914 г.) в советской науке // НиНИ. 1974. № 2. С. 147.

[13] Волгин В.П. Очерки по истории социализма. М.; Пг., 1923.

[14] Волгин В.П. История социалистических идей. Ч. 1. М.; Л., 1928. С. 3.

[15] По сути, те же цели преследовало издание под общей редакцией Волгина серий «Предшественники современного социализма» (1921-1923), «Социальные утопии» (1935-1937), «Предшественники научного социализма» (1947-1962). В 1927 г. Институт К. Маркса и Ф. Энгельса также планировал издание серии «Классики социализма», которая должна была выходить под редакцией В.П. Волгина и Д.Б. Рязанова. Но издание не состоялось. См.: Дунаевский В.А., Поршнев Б.Ф. Указ. соч. С. 15 сноска.

[16] Волгин В.П. История социалистических идей. Ч. 1. М.; Л., 1928. С. 7-8.

[17] См.: Меринг Ф. Из общественных учений ХIХ в. СПб., 1905.

[18] Волгин В.П. Сен-Симон и сен-симонизм. М.; Л., 1924.

[19] Архив АН РФ. Ф. 411. Оп. 3. Д. 238. Л.82. См.: АН СССР. Записки об ученых трудах действительных членов Академии наук СССР, избранных в феврале 1930 г. Л., 1931. С. 5-9.

[20] Волгин В.П. Сен-Симон и сенсимонизм. М., 1961.

[21] Архив АН РФ. Ф. 514. Оп. 2. Д. 49. Л. 15.

[22] Библиографию его работ о Сен-Симоне см.: Волгин В.П. Очерки истории социалистических идей. Первая половина ХIХ века. М., 1976. С. 410. «Выдающийся советский историк явился … автором большого количества исследований, посвященных французскому утописту». (Курсив мой – А.Г.). ‑ Дунаевский В.А., Кучеренко Г.С. Указ. соч. С. 63.

[23] См.: Правда. 1961. 22 апреля.

[24] Разумеется, это ничуть не умаляет других заслуг Волгина как на чисто исследовательском поприще, так и на ниве организации науки. Например, 25 июня 1958 г. Ж. Лефевр прислал Волгину как Председателю группы по изучению истории Франции письмо от имени Общества робеспьеристских исследований: «Дорогой председатель, прошу простить меня, что пишу Вам с таким опозданием, но хлопоты, связанные с собранием и церемонией празднования 200-летия (со дня рождения Робеспьера – А.Г.) захватили меня до такой степени, что вся остальная моя работа остановилась. Я тронут вашей сердечной телеграммой, так же, как и знаками внимания со стороны Германской Демократической Республики, вы были единственные, кто заинтересовался нашим мероприятием в ознаменование юбилея Робеспьера. Я зачитал Вашу телеграмму 15 июня нашему собранию, которое так же было тронуто; текст телеграммы будет включен в доклад, который нам прислал Далин, о работах советских историков, посвященных Робеспьеру и революционному правлению. Выражаю благодарность советской Академии Наук от имени наших коллег по группе изучения истории Франции. Заверяю Вас в нашем желании развивать сотрудничество с советскими историками ради прогресса научных изысканий и познания прошлого». ‑ Архив АН РФ. Ф. 514. Оп. 3. Д. 78. Л. 1-1об.

[25] Воспоминания о Вячеславе Петровиче Волгине // ФЕ. 1962. М., 1963. С. 493.

[26] Там же. С. 494.

[27] Дунаевский В.А., Кучеренко Г.С. Указ. соч. С. 113.

[28] Поршнев Б.Ф. Жан Мелье и народные истоки его мировоззрения. М., 1955.

[29] Поршнев Б.Ф. Мелье. М., 1964.

[30] Так, он выдвинул предположение, что «Морелли и Дешан – это один и тот же бенедектинский монах на разных этапах своего жизненного пути». См.: Поршнев Б.Ф. Мелье, Морелли, Дешан // Век Просвещения. М., 1970.

[31] Поршнев Б.Ф. В.П. Волгин // Волгин В.П. Очерки истории социалистических идей с древности до конца ХVIII в. М., 1975. С. 6.

[32] Лавеле как-то заметил, что «всякий человек будет социалистом с чьей-либо точки зрения». Цит. по: Ляшенко П.И. История экономических учений. Л., 1924. С. 154. Для одного социализм – торжество личности (Карлейль), для другого – «грядущее рабство» (Спенсер).

[33] В «Нищете философии» мы встречаем следующее толкование «социалистичности»: «экономисты служат учеными представителями буржуазного класса, социалисты и коммунисты являются теоретиками класса пролетариев». См.: Маркс К., Энгельс Ф. Соч. Т. 4. С. 146.

[34] В специальной статье посвященной этому вопросу французский ученый Ж. Деов, пытался найти единый, действующий во все времена критерий социалистичности, и вслед за Ш. Жидом в качестве такового предложил отрицание частной собственности. По его мнению, если отказаться от деления социализма на «утопический» и «научный» и применить этот «универсальный признак социализма» к Сен-Симону, то следует признать, что он не имеет права принадлежать к социалистической школе и «даже претендовать на скромное место среди творцов социалистических учений». См.: Dehove G. Saint-Simon a-t-il été socialiste? // Revue des études coopératives. Т. 15. 1935-1936. № 58. P. 142. И все же автор не уверен: «Был ли Сен-Симон социалистом? С этим можно спорить. Если спросить, был ли Сен-Симон пионером социализма, вдохновителем социалистов, то никто не будет этого отрицать». – Dehove G. Op. cit. P. 149.

[35] Гордон А.В. Б.Ф. Поршнев: впечатления и размышления // ФЕ 2005. М., 2005. С. 53.

[36] См.: Штекли А.Э. Утопии и социализм. М., 1993. С. 259, 266. Характеристика Сен-Симона как «выразителя интересов рабочего класса» позволит некоторым марксистским историкам ввести новый критерий «социалистичности» тех или иных идей. Впрочем, даже в этом случае принадлежность Сен-Симона к социалистам выглядит не бесспорной.

[37] Гордон А.В. Указ. соч. С. 44, 45.

[38] «Одним из самых ярких полемистов того времени был Б.Ф. Поршнев <…> Он, пожалуй, одновременно был и самым последовательным и творческим «строителем» концепции абсолютизма из цитат». ‑ Кондратьев С.В., Кондратьева Т.Н. Наука «убеждать», или Споры советских историков о французском абсолютизме и классовой борьбе (20-е начало 50-х гг. ХХ века). Тюмень. 2003. С. 55.

[39] «Поршнев «выделялся среди историков знанием марксизма и вкусом к теоретическим обобщениям, а среди специалистов по марксизму – знанием фактов и вкусом к изучению исторических источников». ‑ Вите О.Т. Борис Федорович Поршнев и его критика человеческой истории // ФЕ 2005. М., 2005. С. 7.

[40] «Кучеренко подобные «эскапады» объяснял мне так: подчеркивая и демонстрируя свою ортодоксальность, Б.Ф. искал прикрытия для своих далеко не ортодоксальных работ (имелась в виду, по моему, теория антропогенеза»». См.: Гордон А.В. Указ. соч. С. 54. Или: «Поршнев не просто позиционировал себя приверженцем официального учения; у него было достаточно оснований воспринимать себя ортодоксальным последователем Маркса в ленинской версии марксистской истории». ‑ Там же. С. 61.

[41] Цит. по: Про А. Двенадцать уроков по истории. М., 2000. С. 101.

[42] Кучеренко Г.С. Роль Сильвена Марешаля в «Заговоре равных»: Из истории Французской буржуазной революции 1789-1794 гг. // НиНИ. 1961. № 6. С. 114-121. См. так же: Кучеренко Г.С. Социально-политические взгляды Сильвена Марешаля: К вопросу о влиянии Жана Мелье на атеистическую и социалистическую мысль Франции ХVIII века // История социалистических учений. М., 1962. С. 149-185.

[43] См.: Поршнев Б.Ф. Мелье. С. 218.

[44] Кучеренко Г.С. Судьба “Завещания” Жана Мелье в XVIII веке. М., 1968. В основу книги легла диссертация, а также дополненные и переработанные статьи. См.: Кучеренко Г.С. Жан Мелье и передовая общественная мысль Франции первой половины ХVIII века // ФЕ 1965. М., 1966. С. 5-30; Он же. Жан Мелье и энциклопедисты // НиНИ. 1966. № 5. С. 100-108; Он же. Социально-политические взгляды Сильвена Марешаля: К вопросу о влиянии Жана Мелье на атеистическую и социалистическую мысль Франции ХVIII века // История социалистических учений. М., 1962. С. 149-185.

[45] Поршнев Б.Ф. От редактора // Кучеренко Г.С. Судьба «Завещания» Жана Мелье в ХVIII веке. С. 8.

[46] Вернуться к этой теме Кучеренко будет суждено лишь, что называется, «пожиная плоды»: в 1970 г. у него выйдет очерк о Мелье и французском материализме ХVIII в. в русско-французском сборнике «Век Просвещения» (на русском и и французском языках), а в 1974 г. он выступит на посвященном Мелье коллоквиуме в Реймсе См.: Кучеренко Г.С. Жан Мелье и французский материализм ХVIII века // Век Просвещения.:. Сб. М.; Париж, 1970. С. 82-112; Koutcherenko G.S. Jean Meslier et le matérialisme française au XVIII siècle // Au Siècle des Lumieres. P., 1970. Р. 209-232; Idem. L’étude de Meslier: bilan et problèmes // Colloque Internationale: Le cure Meslier et la vie intellectuelle, religieuse et sociale du XVIII siécle. Reims, 1974. Р. 449-465. См. так же: Кучеренко Г.С. Второй международный коллоквиум, посвященный Жану Мелье (1664-1729) // Вестник АН СССР. 1975. № 3. С. 104-106; Он же. Изучение Жана Мелье: итоги и задачи [Доклад, прочитанный на II Международном коллоквиуме, посвященном Жану Мелье, 17-19 октября 1974 г., Реймс (Франция)] // История социалистических учений. М., 1976. С. 189-191.

[47] Ср.: «Второй основной тезис Б.Ф. Поршнева состоит в том, что «Завещание» Ж. Мелье было гораздо шире известно среди французских просветителей ХVIII в., чем было принято думать, и оказало большое влияние на развитие передовой общественной мысли вплоть до Бабефа и бабувистов». См.: См. Дунаевский В.А., Кучеренко Г.С. Указ. соч. С. 44.

[48] Кучеренко Г.С. О социально-католических интерпретациях идейного наследия Сен-Симона // НиНИ. 1973. № 6. С. 167-175; Кучеренко Г.С. Сен-Симон и Тьерри в поисках концепции мирной ассоциации народов // НиНИ. 1974. № 2. С. 42-54; Кучеренко Г.С. Сен-симонизм в «Политической экономии и политике» Проспера Анфантена // НиНИ. 1974. № 5. С. 55-70; Кучеренко Г.С. Сен-Симон и Базар // НиНИ. 1975. № 1. С. 105-118; Кучеренко Г.С. Фурье и Сен-Симон // ВИ. 1975. № 1. С. 116-133.

[49] Кучеренко Г.С. Сен-симонизм в общественной мысли ХIХ в. М., 1975. Рец.: Адо А.В. // НиНИ, 1976, № 2. С. 192-194; Королев Н. // Коммунист. 1976. № 9. С. 127-128; Застенкер Н.Е. // ВИ. 1977. № 3. С. 169-172. См. также: Koutchérenko G. La pensée sociale française au début du XIX siècle. M., 1989.

[50] Довольно большое время спустя, в 1986 г., за эту книгу постановлением Московского горкома ВЛКСМ ему будет присуждена бронзовая медаль. Хвалебную рецензию на эту книгу написал А.В. Адо. См.: НиНИ. 1983. № 2. С. 198-201.

[51] Кучеренко Г.С. «Утопия» во Франции ХVII в. // Томас Мор (1478-1978): Коммунистические идеалы и история культуры. М., 1981. С. 237-259; Кучеренко Г.С. Великая французская революция в оценке социалистов-утопистов конца ХVIII – начала ХIХ в.: Постановка вопроса // Из истории социальных движений и общественной мысли. М., 1981. С. 112-133.

[52] Гладышев А.В. Миры К.-А. Сен-Симона. От Старого Порядка к Реставрации. Саратов, 2003.

[53] Уваров П.Ю. Европа в поисках идентичности: культурный перелом и провалы в памяти // Сотворение истории. Человек. Память. Текст. Цикл лекций. Казань, 2001. С. 361.

[54] Гордон А.В. Указ. соч. С. 51.

[55] Как это произошло, например, в изучении Средневековья. См.: Уваров П.Ю. Указ. соч.. С. 369.

[56] Если не считать публикацию его доклада 1972 г. о Поршневе на английском языке. См.: Koutcherenko G.S. Porshnev Boris Fyodorovich // Great historians of the Modern Age: An International Dictionary / Ed. Lucian Boia. New Yor; Westport; London, 1991. P. 570-571. См.: Кучеренко Г.С. Людовик XVI (1754-1793): От трона до гильотины // НиНИ. 1994. № 2. С. 218-223; Кучеренко Г.С. Людовик XVI // Исторический лексикон. XVIII век. М., 1996. С. 423-430.

[57] Кучеренко Г.С. Сочинение Гельвеция «Об уме» в переводе Е.Р. Дашковой // ХVIII век. Вып. 12. СПб., 1999. С. 215-227.