Сент-Омер, 7 плювиоза VI года

(26 января 1798 г.)

Таффуро — Буонарроти

Привет и мужество!

Не получая никакого ответа на письма, которые я тебе посылал, я начал думать, что некромант Астарот, который когда-то мигом перенес Пийе[1] с улицы на самый высокий этаж дома, унес и тебя из твоей нынешней резиденции, как летучего моряка. Я счастлив, узнав от тебя самого, что ты и твои доблестные друзья существуете еще на земле Республики. Я не получил твоего письма от 25 фримера, о котором ты говоришь, я не знаю, сохранил ли его Клерекс, или же директор почты в Сент-Омере, который до последнего момента, по соглашению с муниципальной администрацией, вскрывал и даже изымал все письма, адресованные подлинным республиканцам, не похитил ли и его. Директория энергичным постановлением сместила весь этот муниципалитет и заменила его республиканцами. Директор почты также должен быть смещен, и я надеюсь, что впредь почта роялистов не будет пользоваться исключительными привилегиями. Наш гражданский суд также почти полностью обновлен. Он состоит теперь из друзей Республики, многие из которых испытали честь преследования со стороны роялистов. Министр юстиции запросил комиссара при уголовном суде о нравственности и патриотизме президента и общественного обвинителя. Они так хорошо известны, что уже сами... поджидают своего устранения. Наш исправительный суд только тем и занят, что присуждает к штрафу в тысячу франков всех тех, кто, как ему ежедневно доносят, предоставлял свои жилища для мессы неприсягнувшим священникам. Трехцветное знамя украшает теперь все дома в нашей коммуне в декадные дни и во время национальных праздников. Не встретишь ни одной женщины, которая не носила бы национальной кокарды. Возникают многочисленные конституционные кружки, а кружок в Бетюне потребовал уже от правительства справедливости по отношению к вам.

Наш кружок обосновался в старом зале муниципалитета Сент-Омера. Я был в нем распорядителем, но, когда истек месяц, я уступил превосходному республиканцу гражданину Краше... Я назначен редактором, я вхожу также в ораторскую комиссию, которая читает народу патриотические газеты и другие произведения, очень полезные для его воспитания. Все предвещает, что на следующих выборах изберут депутатов-патриотов. Я надеюсь, что вскоре и вы вернетесь в лоно матери-родины. Если бы маленькая армия великого Пишегрю осмелилась в день 18 фрюктидора дать бой республиканцам, мы получили бы удовольствие и хорошенько их поколотили; я был тогда уверен, что правительство, для которого мы совершили бы чудеса храбрости, освободило бы вас — единственная награда, которой мы бы от него потребовали. Со времени моего возвращения в Сент-Омер смещенные муниципальные советники попробовали еще подставить мне ножку. Но я, как всегда, их победил, и сейчас аристократы считают меня неуязвимым. Я испытываю иногда стыд за человеческое достоинство, видя, как ежедневно мои злейшие враги при каждой встрече отвешивают мне нижайшие поклоны и осыпают самой постыдной лестью, чтобы заставить меня забыть их прежнее поведение; я довольствуюсь тем, что говорю им, как Иисус из Назарета: «Ступайте и больше не грешите»... Меня чудесно приняли республиканцы Бетюна, когда я проезжал через эту коммуну. Они задержали меня на три дня и неустанно слушали мой рассказ о пережитой нами великой драме. Тебя и Жермена[2] особенно хорошо знают все патриоты наших департаментов из-за прекрасной вашей защиты во время монархической бойни. Нет ни одного мало-мальски образованного человека, который не повторял бы наизусть отрывки из произнесенных вами энергичных речей. Я читал вчера в кружке твое письмо, оно было выслушано с живейшим интересом. Старайся только впредь писать разборчивее, потому что твое последнее письмо имело скорее вид нотной бумаги, на которой были следы когтей беса Астарота, чем семейного письма. Передай привет всем нашим храбрым друзьям по Вандому — Жермену, Казену, Моруа, Блондо и Вадье. Всем им братский поцелуй от меня и всех республиканцев из Па-де-Кале. У нас только одно желание — поскорее узнать счастливую новость о вашем освобождении. Привет твоей дорогой и уважаемой жене и гражданке Вадье[3] и самые добрые пожелания.

[1] Пийе был переписчиком документов Бабефа и бабувистского нелегального центра. Был арестован на квартире Бабефа и привлечен к Вандомскому процессу. Во время следствия и на самом процессе проявлял признаки помешательства. Так, Пийе утверждал, что на квартиру Бабефа его вознес бес Астарот. Был оправдан.

[2] Шарль Жермен — гусарский капитан. Познакомился с Бабефом в Аррасской тюрьме и стал виднейшим деятелем бабувистского движения. Выступления Жермена на Вандомском процессе привлекли большое внимание. Красноречие Жермена отмечал в своих воспоминаниях о Вандомском процессе известный французский писатель Шарль Нодье.

[3] К тюремному заключению по Вандомскому процессу были приговорены Буонарроти, Жермен, Моруа и Казен. Хотя Вадье, один из руководителей Комитета общественной безопасности, во время якобинской диктатуры был в Вандоме оправдан, он был вновь арестован и отправлен вместе с осужденными бабувистами в Шербурскую тюрьму. Женам Буонарроти и Бадье было разрешено пребывание в Шербуре.