Европа. Международный альманах. Тюмень, 2002. Вып. 2. С. 215-223

Для историков, занимавшихся Французской революцией XVIII века, изучение диктатуры монтаньяров всегда было особой темой, стоявшей в центре внимания не одной сотни статей и монографий. Тем не менее, как это не покажется парадоксальным, в ней еще остается немало белых пятен, что хорошо видно даже на примере недавних исследований. Вышедшие в последнее время работы о Терроре[1] показывают, что тема, по сути дела, остается недостаточно изученной и крайне дискуссионной; лишь недавно французские специалисты начали всерьез заниматься электоральной историей[2] и феноменом отправки депутатов Конвента в миссии[3]; множество нерешенных проблем остается в истории Вандейского восстания[4], недостаточно изучено взаимодействие центральной власти и регионов[5], глубоких и качественных исследований не удостоились даже многие члены Комитетов общественного спасения и общественной безопасности[6].

На стыке двух последних сюжетов находится и вопрос о работе тех агентов, которых отправляли в провинцию комитеты Конвента и исполнительные комиссии. Не являясь депутатами и не обладая соответствующими полномочиями, эти люди, тем не менее, оказывали значительное влияние на ситуацию в департаментах, а порой и активно вмешивались в действия местных властей, в частности за счёт того, что поддерживали тесную связь с центральным правительством и нередко воспринимались, как его представители.

Один из таких агентов, Марк-Антуан Жюльен, давно уже привлекает внимание исследователей из России[7], Франции[8], США[9], Италии[10], Швейцарии[11] – не в последнюю очередь благодаря своей биографии и обширнейшему архиву, рассеянному по нескольким странам мира. Немалая часть его бумаг хранится и в Москве, в Российском государственном архиве социально-политической истории, документ[12] из которого мне и хотелось бы предложить вниманию читателей.

Марк-Антуан Жюльен (1775-1848), сын депутата Конвента М.-А. Жюльена (из Дрома), начал свою революционную карьеру весьма рано и стремительно даже по тем временам. Вступив в 16 лет в Якобинский клуб, в 17 он уже направляется с секретной миссией в Англию, по возвращении занимает должность военного комиссара при Пиренейской армии, а с сентября 1793 г. отправляется в департаменты, официально получив мандат представителя Исполнительной комиссии по народному просвещению. В реальности же (и это не было секретом) он являлся агентом Комитета общественного спасения, поддерживавшим постоянную переписку как с Комитетом в целом, так и с отдельными его членами – М. Робеспьером (которого считал своим другом) и Б. Барером (другом семьи).

Помимо открыто провозглашенной цели миссии Жюльена – «следить за общественным духом и оживлять его, просвещать народ, поддерживать народные общества, выявлять внутренних врагов»[13] – ему вменялся в обязанности и контроль за деятельностью комиссаров Конвента. После его доклада о положении в Нанте, Комитет общественного спасения отзывает в Париж Ж.Б. Каррье[14] – едва ли не самого одиозного из всех «проконсулов», и направляет Жюльена в Бордо – в частности, для расследования деятельности двух других представителей народа, Ж.Л. Тальена и К.А. Изабо, вызывавших к тому времени серьезные подозрения в злоупотреблениях и «умеренности»[15]. Вскоре после прибытия в Бордо, 24 жерминаля II года (13 апреля 1794 г.) Жюльен излагает свои первые впечатления в публикующемся ниже докладе Комитету общественного спасения.

Следует отметить, что Бордо отнюдь не случайно стал одним из центров «федералистского» мятежа. Богатый и процветающий до Революции город (не в последнюю очередь за счет торговли с Англией), с относительно стабильной и прочной местной элитой, он многое потерял в ходе революционных преобразований и особенно после начала войны[16]. Письмо Жюльена рисует нам подробную и достаточно беспристрастную картину ситуации, в которой оказался как сам Бордо, так и весь департамент.

Обращает на себя внимание, что, прибыв в Бордо, Жюльен не стремится огульно обвинить во всех бедах представителей народа – его расследование только начинается, и он не хочет торопиться с выводами. Вместе с тем, его послание полностью вписывается в контекст той эпохи – борьбу со «снисходительными», с одной стороны, и «ультрареволюционерами», с другой. Жюльен не только одобряет аресты Ф.Н. Венсана и Ш.Ф. Ронсена, но и готов предоставить дополнительные доказательства вины связанных с ними лиц.

В целом же, письмо Жюльена позволяет нам прикоснуться к психологии человека революционной эпохи, почувствовать мысли и помыслы одного из якобинцев, активно ассоциирующего себя с диктатурой монтаньяров. Встречающиеся в письме революционные обороты и словечки постоянно звучали и с трибуны Конвента, в том числе и в речах лидеров Горы. Вера в необходимость и эффективность воспитания народа, ставка на беднейшие городские слои, циничное отношение к Террору и богачам, важное место, отводимое пропаганде, стремление к единству республики – все эти мотивы в равной мере прослеживаются и по выступлениям членов Комитета общественного спасения, и по докладу Жюльена.

Присутствует в нём и ещё одна тема, которая также видится мне весьма характерной – непреклонная вера в то, что человек, прибывший в провинцию из столицы и имеющий самое общее представление о её истинных нуждах, стиле и образе жизни, традиционном укладе, знает, что нужно делать, значительно лучше местных жителей. Жюльен уверен в необходимости смены региональной политической элиты, в том числе и с использованием самых жестких мер. И едва ли жители города, где он провел несколько месяцев, активно выступал и пользовался у санкюлотов определенной популярностью, знали, что в одном из первых своих докладов Комитету общественного спасения Жюльен готов был поддержать разрушение Бордо до основания, если бы в городе взяли верх те, кого он считал «контрреволюционерами», а по сути дела, представители того же французского народа и бывшие депутаты Конвента.

Бордо, 24 жерминаля 2[17],

В Комитет общественного спасения

Граждане, я отправил вам отчет обо всех деталях моей миссии вплоть до прибытия в Бордо; теперь же я должен поговорить с вами об этой коммуне и передать вам те наблюдения, которые я имел все основания сделать о состоянии там общественного мнения. Было бы естественно, если бы в Бордо оно оказалось таким же, как в Лионе, и Республика увидела бы, как оба эти города в равной мере разрушены войной, если бы не пошли в принципе по другому пути, и если бы не вовремя использованная мягкость вкупе с ловко направляемым Террором не предотвратили необходимость осады. Прежде всего, народ перешел на сторону правого дела, а партия торговцев и федералистов[18] оказалась самой слабой и думала лишь о том, как уйти в подполье. Все люди свободных профессий, богачи, завсегдатаи адвокатов примкнули к той клике, которая обещала выгоды их амбициям. Те же, кто не высказывался впрямую в пользу этой заговорщической клики, не имели смелости высказаться и против нее. Ныне же остались лишь добрые санкюлоты, полные благих намерений по отношению к своему отечеству, но непросвещенные и легко впадающие в легковерие, ведущее к ошибкам. А все те, кто имел какое-либо влияние на общественное мнение и выказал себя патриотом с первых дней революции, стал свидетелями падения духовенства и дворянства, на самом деле превратились в аристократов[19], когда увидели, что буржуа городов станет ровней деревенским жителям, а богатый торговец и арматор окажется не ниже лавочника и ремесленника. Что должны были сделать представители народа? То, что они сделали: начав с наказания виновных, избавившись от тех, кто, будучи достаточно просвещенным, чтобы не обманываться насчет планов заговорщиков, был достаточно труслив, чтобы выступить против них, назначать на должности и принимать в Национальный клуб[20] лишь добрых санкюлотов. Вот почему народное общество не просвещенно и не влиятельно, магистратам народа не хватает образования, нам здесь предстоит воспитывать людей. Но состояние умов в Бордо хорошее, поскольку в Бордо, как и повсюду, санкюлоты составляют большинство; а если санкюлоты еще испытывают к себе определенное презрительное отношение со стороны класса богачей, которые оскорбляют усмешками скромный вклад бедняков, то торговцы и богачи, полагающие, что репутация патриотов должна принадлежать тем, кто дает наибольшую цену, а республиканские принципы меряются по весу золота, обернули эту идею на пользу обществу и покрывают алтарь отечества приношениями, которые стараются делать достаточно многочисленными, чтобы заставить забыть, если это возможно, всё зло, которое они хотели причинить свободе. Я знаю, что среди дающих много прекрасных патриотов, руководимых смирением и самопожертвованием, что даже в классе торговцев есть граждане, воодушевленные чистыми намеренииями – исключение из общего правила, но я должен говорить с вами откровенно и дать вам истинное представление о торгашестве[21] ряда бордоссцев, чью склонность к щедрости, весьма недавнюю, необходимо использовать, остерегаясь тех, кто станет способствовать чередованию революционных кризисов. Мы должны быть счастливы, что Бордо находится в том положении, в котором он находится, что Гора в нем торжествует, что мюскадены[22] и аристократы умолкли, что в каждый день декады[23] храм Разума полон – и это, в свою очередь, свидетельствует об ускорении прогресса общественного мнения; что лишь санкюлоты занимают должности и что военная комиссия[24], состоящая из суровых и энергичных патриотов, заставила пасть головы большого числа заговорщиков; что огромные богатства этой коммуны послужили для скорейшего уничтожения врагов свободы, что все их старания поднять народ оказались тщетны и что даже ужасная нехватка продовольствия привела лишь к новому проявлению терпения и патриотизма добрых санкюлотов.

Этой истинной картины положения дел даже в самых общих чертах достаточно, чтобы ответить на клевету против Бордо и представителей, направленных в Бордо. В этой коммуне были испробованы разнообразные способы уничтожения общественного мнения, и венсаны[25] с эберами[26] имели там своих агентов, верных последователей их доктрин и подражателей их примеру. Одни своими жестокостями, возбуждающими негодование человечества, природы и добродетели хотели сделать революцию ненавистной для состоятельных людей. Они именовали себя революционерами, будучи лишь угнетателями и тиранами. Они походили на тех генералов, которые в Вандее, желая поспособствовать росту армии Шаретта[27], с которой они должны были сражаться, возбуждали даже патриотические коммуны, с целью довести наилучшим образом настроенных по отношению к Республике людей до того, чтобы те стали искать спасения подальше от республиканских войск. Таков был генерал Юше[28], протеже Ронсена[29], которого недавно арестовали, и мы не закончим войну в Вандее до тех пор, пока окончательно не избавимся от многих людей, которые ведут себя как Юше. Я пересылаю вам копию письма, имеющего к нему отношение. Так, рядом со статуей свободы хотели поместить преступление, чтобы заставить отступить всех врагов преступления и друзей добродетели, чтобы избавить от разоблачения своих драгоценных защитников. Негодяи, замышлявшие это, ныне в оковах. И начинают верить, что они остановлены совсем незадолго до недавно открытого заговора, что дело добродетели отмщено, эта первая попытка развратить общественное мнение не достигла цели. Полагали, что ужасы голода могут сократить количество народа, и Бордо остался без продовольствия. Они даже отвечали соседним департаментам, которые могли бы снабдить его продовольствием, что у них нет ни малейшей надобности в зерне или что они не достойны его получить; клеветой они готовили раскол, расколом – голод. Бордосские санкюлоты постарались не попасть в эту новую ловушку. Я должен также рассказать вам здесь о воистину бедственном положении в департаменте Бек д’Амбе[30]. Я говорю не только о большой коммуне, где всегда находятся какие-то запасы и хлеб дополняется другими продуктами. Но я видел деревни, где был лишь черный хлеб из бобовой или пырейной муки, каждому доставалось не более четвертинки такого хлеба, а вскоре их поддерживали лишь корешки и полевые травы, которые даже не варили. Я видел отцов семейства, которые были не в силах прокормить своих жен и сыновей, действительно с синими лицами, чахлыми телами, не могущих даже работать из-за недостатка питания. Виноградники не возделываются, наиболее многочисленные рабочие руки слишком слабы, чтобы держать орудия труда. Сколько же частных и общественных бед от этого происходят! И тем временем в Тулузе и менее отдаленных местах каждый имеет свои полтора фунта[31] пшеничного хлеба, и еще смеют жаловаться на голод. Где же равенство, где же единая и неделимая Республика, если столь возмутительные различия существуют между почти что соседними департаментами, у одного из которых есть всё, а другому всего не хватает. Самое большое зло исходит из-за полного отсутствия единства и целостности. Число различных реквизиций увеличивается. А комиссия по продовольствию, которая должна быть единым центром, не до конца точно исполянет приказы. Рассказав вам о Бордо, показав вам образ действий народа и нынешнее состояние общественного мнения, я думаю, что остается лишь наделить его революционной энергией, глубже внедрить в санкюлотов республиканские принципы, пока что им незнакомые, и придать большее влияние национальному клубу, которого сейчас как будто и нет. Именно этим я постоянно занят, излагая каждый день в народном обществе тот путь, которому оно должно следовать, те принципы, которые должны его направлять, и заставляя давать торжественные обязательства Республиканцев и Республиканок этой коммуны, а также увеличивая число обращений, содержащих те же обязательства и те же принципы, которые, будучи высказанными вслух, должны укрепить республику и дать понять аристократии, которая не отдает себе в этом отчет, что в Бордо существует воистину национальный и санкюлотский клуб, выступающий вместе со всеми якобинцами Франции против умеренности[32], интриганов[33] и всех врагов свободы. Такова работа, за которую я взялся, и таковы мотивы, которые вы безусловно одобрите, заставляющие меня продлить мое пребывание здесь.

Bordeaux, 24 Germinal 2,

au Comité du Salut public[34]

Je vous ai rendu compte, citoyens, de tous les détails de ma mission jusqu’à mon arrivée à Bordeaux; je dois maintenant vous entretenir de cette dernière commune & vous transmettre les observations que j’ai eû lieu d’y faire sur l’esprit public. Il en devoit être assez naturellement de Bordeaux comme de Lyon, & la République auroit vu ces deux cités détruites également par la guerre, si dans le principe une marche différente n’eût été suivie, & si la douceur employée à propos & La Terreur adroitement ménagée n’eussent prévenu la nécessité d’un siège. Le peuple d’abord se rendit à la bonne cause, & le parti des négociants & des fédéralistes se voyant le plus faible ne songea plus qu’à dissimuler. Tout ce qu’il y avoit eu d’hommes à talents, de riches, d’habitués du barreau (?) s’étoit donné à la faction qui promettoit à son ambition quelques avantages. Ceux qui ne s’étoient pas ouvertement prononcés en faveur de cette faction conspiratrice n’avoient pas eu le courage de se prononcer contre elle. Ils ne restent plus que de bons sans culottes bien intentionnés pour la patrie, mais dénués de lumières & accessibles à la crédulité qui conduit à l’erreur. Tous ceux qui avoient eu quelque influence sur l’opinion & qui s’étoient montrés patriotes, lorsqu’aux premiers jours de la révolution, ils avoient vu tombés le clergé & la noblesse, étoient devenus en faite aristocrates quand ils avoient vu que les bourgeois des villes ne seroit que l’égal de l’habitant des campagnes & que le riche négociant & l’armateur ne seroit pas au dessus du boutiquier & de l’artisan. Qu’ont du faire les représentants du peuple ? Ce qu’ils ont fait : commencer par punir les coupables, se défaire de ceux qui, assèz éclairés pour ne rien se dissimuler des projets des conspirateurs, avoient été assèz lâches pour ne point s’élever contre eux, ne mettre en place & ne recevoir dans le club national que de bons sans culottes. Aussi la société populaire est elle sans lumières, sans influence ; les magistrats du peuple manquent d’instruction; il nous faut ici former des hommes. Mais l’esprit de Bordeaux est bon, parce que dans Bordeaux, comme partout ailleurs, les sans culottes forment la masse; & si le sans culottes est encore couvert d’un certain mépris aux yeux de la classe des riches, qui, par une souris moqueur, insultent un tribut modeste du pauvre, les négociantes & les riches qui croient que la réputation de patriotisme doit être donnée aux plus offrant, & que les principes républicains se mesurent au poids de l’or, sont tournés cette idée au profit de la chose publique, & couvrent l’autel de la patrie d’offrandes dont ils font donnés bien haut l’énumération pour faire oublier, s’il étoit possible, tout le mal qu’ils ont voulu faire à la liberté. Je sais que dans le nombre de ceux qui donnent, il est beaucoup d’excellents patriotes guidés par un humble dévouement, que dans la classe des négociantes même il est des citoyens animés d’intentions pures, & qui doivent faire exception à la règle générale ; mais j’ai du vous parler avec franchise & vous donner une idée vrai de négociantisme de certains bordelais dont il faut mettre à contribution le penchant, très nouveau chez eux, à la générosité, & dont il faut se défier tout qui durera l’alternative des crises révolutionnaire. Nous devons toujours nous féliciter que Bordeaux ne soit au point où il en est, que la Montagne y triomphe, que les muscadins & les aristocrates soient réduites au silence, le temple de la Raison soit rempli chaque jour de décade d’une affluence nombreuse qui atteste en même temps qu’elle accélère les progrès de l’esprit public, que les sans culottes soient seuls en place, & qu’une commission militaire composée de patriotes séveres & actifs ont fait tomber les têtes d’un grande nombre de conspirateurs ; que les richesses immenses de cette commune servent porter à la destruction des ennemis de la liberté, que toutes leurs manœuvres ayant été vains pour soulever le peuple, & que la disette la plus offreuse n’ait servi qu’à faire ressortir plus encore la patience & le patriotisme des bonnes sans culottes.

Ce tableau vrai, qui seroit même susceptible de plus grands détails, suffit pour répondre aux calomnies lancées contre Bordeaux, & contre les représentants envoyés à Bordeaux. On a suivi dans cette commune différents systèmes pour assassiner l’esprit public, & les Vincent & les Hebert ont eu leurs agents, fidèles sectateurs de leurs doctrines & imitateurs de leurs exemples. Les uns par des actes d’atrocité qui révoltoient l’humanité, la nature & la vertu ont voulu rendre la révolution odieuse aux gens de bien. Ils s’intituloient révolutionnaires lorsqu’ils n’étoient qu’agresseurs & tyrans. Ils ressemblent à ces généraux qui dans La Vendée jaloux du grossir l’armée de Charette qu’ils étoient chargés de combattre, incendioient jusqu’aux communes patriotes, afin de réduire les hommes les mieux intentionnés pour la République à ne voir plus de salut pour eux que loin de troupes républicaines. Tel étoit ce général Huchet, la protégé de Ronsin qui vient d’être mis en état d’arrestation, & nous ne finirons la guerre de La Vendée que lorsque nous nous serons encore débarrasse de beaucoup d’hommes qui suivent la conduite de Huchet. Je vous ai transmis la copie de la lettre qui le concerne. On vouloit donc asseoir la crime à coté de la statue de la liberté pour faire reculer tous les ennemis du crime & tous les amis de la vertu, pour ôter à la révélation ses précieux défenseurs. Les scélérats qui avoient été concevoir ce dessein sont maintenant dans les fers. & l’on commence à croire qu’ils cassoient de très près à conspiration récemment découverte, & la cause de la vertu a été vengée, ce premier système de dépravation de l’esprit public a manqué son but. On a cru que les horreurs de la famine pourroient réduire la peuple, & Bordeaux s’est trouvé sans subsistances. On répondoit même dans les départements voisins qui eûssent pu l’approvisionner, qu’il n’avoit nul besoin de grains, ou qu’ils ne meritoient pas d’en recevoir, & par la calomnie on préparoit la division, & par la division la disette. Les sans culottes bordelais ont résisté à ce nouveau piège. Je dois ici vous exposer encore la situation vraiment affligeante du département du Bec-D’Ambès. Je ne parle pas seulement d’une grande commune où toujours on trouve quelque ressource où le pain est supplée par d’autres aliments. Mais j’ai vu les campagnes n’ayant d’abord qu’un pain noir de farine de fêve ou de chiendent, chaque individu réduit à un quartier de ce pain, & bientôt n’ayant plus que de racines, des herbes du champs toutes crues qui fautes les soutiennent. J’ai vu les pères des familles ne pouvant nourrir leurs époux & leurs fils, veritablement à la figure livide, au corps languissante, ne pouvoit plus travailler fautes de nourriture. Les vignes ne sont pas cultivées ; les bras les plus nombreux sont trop affaiblis pour manier les instruments du labourage. Que de maux particuliers & publiсs en résultant ! & cependant à Toulouse & dans d’autres lieux peu éloignés, chacun a sa livre & demi de pain de froment, & l’on ose encore s’y plaindre de la disette. Où est l’égalité, où est la République une & indivisible, si des différences aussi révoltantes sont entre des départements presque limitrophes, dont l’un a tout, & l’autre manque de tout. Le grand mal vient de ce qu’il n’y a point d’unité, point d’ensemble. Les différentes réquisitions se croisent. & la commission des subsistances qui devroit être la centre commune unique, n’est pas éxactement obéie. Après vous avoir parlé de Bordeaux, vous avoir montré la conduite du peuple, & l’état actuel de l’esprit public, je pense qu’il ne reste plus qu’à lui imprimer l’énergie révolutionnaire, à bien pénétrer les sans culottes des principes républicains qui leur sont encore inconnus, & à donner une grande influence au club national qui est ici comme s’il n’existoit point. C’est à quoi je ne cesse de m’occuper en développant tous les jours dans la société populaire la marche qu’elle doit suivre, les principes qui doivent la diriger, & en provoquant des engagemens solennels aux quels sont associés les Républicains & Républicaines de la commune, & en faisant multiplier aussi les adresse où sont contenus les mêmes engagements & les mêmes principes, dont l’expression hautement prononcé doit affermis la République, & bien apprendre à l’aristocrate, qui voudroit se la dissimuler, qu’il existe à Bordeaux un club vraiment national & sans culottes qui est debout avec tous les jacobins de la France, contre les modérantistes, les intrigants & tous les ennemis de la liberté. Tel est le travail que j’entreprenne, & tels sont les motifs, que vous approuverez sans doute, qui prolongent mon séjour.

[1] Чудинов А.В. Суровое «счастье Спарты» (современники Французской революции о феномене Террора) // Человек эпохи Просвещения. М., 1999. С. 173-187; Он же. Утопии века Просвещения. М., 2000; Gueniffey P. La politique de la Terreur. Essai sur la violence révolutionnaire 1789-1794. P., 2000; Генифе П. Французская революция и Террор // Французский ежегодник. 2000. М., 2000. С. 68-87.

[2] Gueniffey P. Le nombre et la raison. P., 1993; Voter, élire pendant la Révolution française. 1789-1799. Guide pour la recherche. P., 1999; Aberdam S. L'élargissement du droit de vote entre 1792 et 1795 au travers du denombrement du comité de division et des votes populaires sur les constitutions de 1793 et 1795. Thèse. Université Paris I – Sorbonne. 2001.

[3] Biard M. Le pouvoir des représentants en mission sous la Convention // Annales historiques de la Révolution française. 1998. N 311.

[4] La Vendée. Après la Terreur, la reconstruction. Actes du colloque tenu à La Roche-sur-Yonne les 25, 26 et 27 avril 1996. P., 1997; Мягкова Е.М. Крестьянство Вандеи накануне и в период Французской революции (1789-1793): исследование социокультурного развития: Автореф. дис. … канд. ист. наук / ТГУ. Тамбов, 2001.

[5] См., например: Liris E. L'Allier en Révolution. Sur les pas de Joseph Fouché, représentant en mission. Neyzac, 2000.

[6] По большей части, если не говорить о робеспьеристах, им посвящены лишь более или менее беллетризированные биографии. См., например: Thomas J.P. Bertrand Barère. La voix de la Révolution. P., 1989.

[7] Далин В.М. Марк-Антуан Жюльен после 9 термидора // Далин В.М. Люди и идеи. М., 1970; Киселёва Е.В. Миссия М.-А. Жюльена в Бордо // Французский ежегодник. 1972. М., 1974.

[8] Gascar P. L’ombre de Robespierre. P., 1979.

[9] Palmer R.R. From Jacobin to Liberal. Marc-Antoine Jullien, 1775-1848. Princeton, 1993.

[10] Di Rienzo E. Néo-jacobinisme et question italienne dans les manuscrits de Marc Antoine Jullien de Paris // Annales Historiques de la Révolution française. 1998. N 313; Idem. Marc-Antoine Jullien de Paris (1789/1848). Una biografia politica. Napoli, 1999.

[11] Vargas P. de. L’héritage de Marc-Antoine Jullien, de Paris à Moscou // Annales historiques de la Révolution française. 1995. N 301.

[12] РГАСПИ. Ф. 317. Оп. 1. Д. 415.

[13] Цит. по: Киселева Е.В. Ук. соч. С. 178

[14] Kuscinski A. Dictionnaire des conventionnels. Yvelines, 1973. P. 117.

[15] Впрочем, после 9 термидора, ситуация кардинальным образом поменялась. «Уже 11 термидора, – отмечает В.М. Далин, – Каррье и Тальен потребовали применения репрессий против Жюльена и только возраст (а может быть, и связи отца) спасли его от казни». Далин В.М. Ук. соч. С. 40-41.

[16] Подробнее о Бордо периода Революции см.: Forrest A. Society and politics in revolutionary Bordeaux. Oxford, 1975; Bécamps P. J.-B.-M. Lacombe, president de la commission militaire de Bordeaux (1789-1794). Bordeaux, 1953.

[17] Второго года Республики (по революционному календарю).

[18] «Федералистами» в то время называли сторонников ослабления центральной власти и усиления регионов. Другое дело, что слово служило во многом несправедливым политическим ярлыком.

[19] Следует отметить, что во время революции слово употреблялось в гораздо более широком значении, нежели до нее или в наши дни. «Аристократия - объединенное название врагов нового режима», – отмечает М. Фрей (Frey M. La transformation du vocabulaire français à l'époque de la Révolution. (1789-1800). P., 1925. P. 160). «Позднее это определение распространялось на всех контрреволюционеров без различия рангов и положения в обществе; оно относилось к мелким буржуа и лавочникам, так же как и к ремесленникам. Парикмахеров, грузчиков, водоносов называли аристократами, кличка стала оскорбительной». Boursin E., Challamel A. Dictionnaire de la Révolution française. Institutions, hommes et faits. P., 1893. P. 37.

[20] Национальный клуб в Бордо (изначально он назвался Клуб Национального кафе) был образован в 1789 г. и впоследствии стал одним из активных проводников политики монтаньяров в городе. До октября 1793 г. в основном включал в себя средней руки торговцев, юристов, врачей и учителей, затем в него приходят ремесленники и мелкие лавочники, особенно из числа секционных активистов. Forrest A. Society and politics in revolutionary Bordeaux. L., 1975. P. 63, 65.

[21] Пожалуй, трудно подобрать адекватный перевод термину «négociantisme», в который, в годы революции, вкладывался вполне определенный презрительный оттенок – его использовали, чтобы заклеймить торговцев, не стесняющихся наживаться на бедности народа. Brunot F. Histoire de la langue française des origines à 1900. P., 1937. Vol. IX. La Révolution et l'Empire. 2^ème partie. P. 1174.

[22] «Золотая молодежь». Не исключено, что слово возникло из-за ее манеры употреблять духи (от musquer – надушить мускусом). Изначально появившись в Лионе, к сентябрю 1793 г. словечко становится модным по всей Франции. Brunot F. Op. cit. P. 714.

[23] По новому революционному календарю, принятому осенью 1793 г., месяц состоял из 30 дней и делился на три декады.

[24] Военные комиссии, согласно декрету от 28 марта 1793 г., состояли из 5 человек и назначались начальником штаба того подразделения в расположении которого они действовали. В их компетенцию входило вынести в течение 24 часов смертный или оправдательный приговор в отношении эмигрантов, поднявших оружие против Франции. (Clère J.J. Commissions militaries // Soboul A. Dictionnaire historique de la Révolution française. P., 1989. P. 262-263). Военная комиссия в Бордо (созданная постановлением комиссаров Конвента от 21 октября 1793 г.) состояла из 7 человек и должна была рассматривать «самые различные контрреволюционные преступления; присвоенное же ей определение «военная» объяснялось тем, что после появления представителей народа [депутатов Конвента в миссии. – Д.Б.], управление городом временно было объявлено военным». Bécamps P. J.-B.-M. Lacombe. Président de la commission militaire de Bordeaux (1789-1794). Bordeaux, 1953. P. 116.

[25] Венсан Франсуа Николя (1767-1794) – во время революции член Генерального совета Парижской коммуны, один из руководителей Клуба кордельеров, занимал важные должности в Военном министерстве. Первый раз был арестован в декабре 1793 г., вместе с командующим революционной армией Парижа Ш.Ф. Ронсеном. В феврале 1794 г. выпущен на свободу, затем вновь арестован и казнен в результате процесса над эбертистами.

[26] Эбер Жак Рене (1757-1794) – издатель популярной газеты «Папаша Дюшен», председатель Клуба кордельеров, заместитель прокурора Парижской коммуны. Выступив против политики монтаньяров, был обвинен в руководстве заговором и казнен вместе со своими приверженцами 24 марта 1794 г.

[27] Шаретт Франсуа Атанас де Ля Контри (1763-1796) – морской офицер, один из руководителей вандейского мятежа. В 1795 г. был назначен Людовиком XVIII генералом королевской и католической армии. Впоследствии захвачен в плен и расстрелян.

[28] Юше Жан-Батист-Мишель-Антуан (1749-1805) – служил во Фландрском полку при Старом режиме, во время революции получил звание бригадного генерала и был назначен в штаб армии печально известного «замирителя» Вандеи генерала Тюрро. Арестован в апреле 1794 г., затем выпущен на свободу и вновь арестован уже при Термидоре. Augris F. Vendéens et républicains dans la Guerre de Vendée. Cholet, 1993. T. 1. P. 237. Видимо, в этом случае политическое чутье Жюльену изменило. После Термидора Л. Карно, отвечавший за военные вопросы в Комитете общественного спасения, рассказывал, что «генерал Юше был обвинен перед Комитетом общественного спасения за жестокость в Вандее и, в следствие этого, арестован; прибыв в Комитет общественного спасения, Робеспьер защитил его и отправил в армию с присвоением следующего чина». Réimpression de l’Ancien Moniteur. P., 1842. Vol. 22. P. 116.

[29] Ронсен Шарль-Филипп (1751-1794) – капитан национальной гвардии (1789), был связан с эбертистами, занимал ряд постов в Военном министерстве. В 1793 г. получил генеральское звание, командовал революционной армией в Вандее. 17 декабря 1793 г. арестован вместе с Венсаном, в феврале 1794 г. выпушен на свободу, затем вновь арестован и казнен в результате процесса над эбертистами.

[30] Это название недолгое время носил департамент Жиронда.

[31] Livre – фунт, мера веса, варьировавшаяся от 380 до 550 грамм.

[32] Если в начале Революции «умеренность» означала лишь стремление ввести революционный поток в некоторые границы, то постепенно она становится синонимична «контрреволюции» и прочно укрепляется в дискурсе монтаньяров. Ср., например, у Робеспьера: «Модерантизм для умеренности это то же, что бессилие для целомудрия». Доклад в Конвенте 25 декабря 1793 г. Робеспьер М. Избранные произведения в трёх томах. М., 1965. Т. 3. С. 92. Или у Кутона: «Существуют люди, которым много есть в чем себя упрекнуть, которые живут в постоянном разладе со своей совестью и которые, соответственно, больше всего боятся энергичных и революционных мер, принимаемых вами ради общественного спасения. Именно такие люди, как раз и образующие класс умеренных, хотят – остерегайтесь же этого – хотят погубить правительство». Доклад в Конвенте 20 марта 1794 г. Кутон Ж. Избранные произведения. 1793-1794. М., 1994. С. 205.

[33] Еще одно многоликое и модное слово из революционного лексикона. На мой взгляд, наибольшее отрицательное наполнение ему придавало то, что интриганы разрушают единство народа и, действуя, безусловно, бесчестными (а нередко и неявными) путями заставляют народ сбиваться с пути истинного, делят его (равно как и национальное представительство) на фракции. Ср. у Сен-Жюста: «Если вы хотите, чтобы фракции исчезли, чтобы никто не захотел возвысится среди развалин общественной свободы, – пишет он в речи, которую начал произносить 9 термидора, – положите конец политическим интригам». Сен-Жюст Л. Речи. Трактаты. СПб., 1995. С. 175.

[34] Текст публикуется с соблюдением орфографии оригинала.