Опубликовано в: Вопросы истории 2004 № 3

Проблемы французской истории неизменно привлекают в нашей стране повышенный интерес как специалистов, так и широкой общественности. Не удивительно поэтому, что появившийся в 1959 г. «Французский ежегодник» оставался на протяжении последующих тридцати лет одним из самых популярных и уважаемых периодических научных изданий. К сожалению, в 1990 г. его выпуск прервался в связи с финансовыми трудностями переходной эпохи. И вот теперь, 10 лет спустя, «Ежегодник» возродился. Сохраняя несомненную преемственность с «прежним», он, однако, обладает и существенными отличиями. В частности его редакция стремится покончить с характерной для предшественника «многотемностью». Во введении «К читателю», открывающем выпуск 2000 г., отличительная особенность обновленного «Ежегодника» определяется как специализация отдельных номеров, либо нескольких разделов, посвященных «конкретным и наиболее актуальным на текущий момент научным проблемам» (ФЕ 2000. с. 3).

Выбор Французской революции 1789-1799 гг. в качестве темы первого выпуска возрожденного издания выглядит вполне закономерным. Эта отрасль мирового франковедения пережила значительный подъем в связи с недавно отмечавшимся 200-летним юбилеем. Круглые даты, замечает главный редактор А.В. Чудинов, дают хороший повод для подведения итогов и определения перспектив дальнейшей работы, что особенно важно для российской историографии, находящейся в состоянии «смены вех», размывания и фактически полного разрушения прежней концептуальной основы (ФЕ 2000, с. 5, 23).

В выпуске 2000 г. значительное место отведено анализу появившейся за последние 15-20 лет новейшей научной литературы[1].

По мнению А.В. Чудинова основные компоненты «классической» формулировки («буржуазная революция» разрушила «феодально-абсолютистский строй», открыв путь для «свободного развития капитализма») оказываются уязвимыми и вызывают серьезные возражения. При этом эвристическая ценность многих привычных понятий (феодализм, абсолютизм, буржуазия) была поставлена под сомнение еще в 80-е годы ХХ в. (часто независимо от субъективных намерений авторов).

Как показывает статья С.Ф. Блуменау, французская историография имела иные циклы развития. Предпринятая в 60-70-е годы Ф. Фюре и Д. Рише всеобъемлющая «ревизия» доказала ограниченность марксистской интерпретации. На смену социально-экономической проблематике стали приходить труды по политической истории, острее обнажавшей пристрастность самих исследователей. Так, ведущие научные направления в данной области условно подразделились на неолиберальное, неоконсервативное и «якобинское». Напротив, с середины 90-х годов на первый план выдвинулись сюжеты по истории культуры и ментальности, чему в немалой степени способствовала «мини-революция методологического характера» (новые методы и источники) (ФЕ 2000, с. 36).

Содержательный обзор Л.А. Пименовой посвящен Французской монархии Старого порядка и органически связан с вопросом о «происхождении» Революции. Повышенное внимание к эпохе Просвещения, с точки зрения автора, обосновывается тем, что именно в этот период произошел переход от иерархической системы «партии»/ клиентелы (объединенных родственными и дружескими связями, личной заинтересованностью и преданностью) к политическим группировкам (клубы и общества), членов которых сближали общие идеалы и принципы (ФЕ 2000, с. 58, 64).

Одним из интереснейших и дискуссионных аспектов остается проблема революционного насилия. Работа французского историка П. Генифе[2] концептуально находится на пересечении доминирующих сегодня в историографии течений. Террор возникает в тот момент, когда власть присваивает себе полномочия нарушать права человека, то есть фактически летом 1789 г. (учреждение комитета для сбора информации о «подозрительных лицах»); он был прямым следствием революции, хотя и не вытекал неизбежно из принципов «Декларации» (равенства прав, суверенитета народа); его сутью является братоубийственная война внутри фракций, осмысленное, запланированное насилие, целенаправленно используемое государством.

Последней из затронутых в Ежегоднике проблем стала эпоха Термидора[3]. Поворот III года Республики, по мнению Б. Бачко, был обусловлен сочетанием целого ряда различных факторов, тесно связанных между собой. Решения в области культуры, например, отвечали задачам термидорианской политики в целом: выйти из Террора, завершить Революцию построением правового государства и установлением конституционного порядка. Намереваясь радикально изменить существовавшую традицию, новое правительство тем не менее осознавало необходимость произвести общий демонтаж системы таким образом, чтобы не поставить под угрозу ни положительного опыта республиканского строя, ни легитимности Конвента.

Анализ культурной практики термидорианцев органично дополняется как рассмотрением других аспектов их деятельности (экономических и политико-идеологических), так и общим фоном «языкового творчества» эпохи[4]. Привлекая внимание читателя к современному состоянию вопроса в отечественной историографии, Д.Ю. Бовыкин констатирует лишь отдельное смещение акцентов в общей оценке периода, тогда как о действительном переосмыслении не может быть и речи (ФЕ 2000, с. 89).

Целый ряд ярких этюдов во втором разделе рецензируемого издания освещает малоизвестные эпизоды из жизни видных исторических деятелей Франции конца XVIII в.: Ж.-Б. Каррье, Э.Ж. Сийеса, Ж.Б. Бернадота, К.А. Сен-Симона, графа Прованского[5].

Тема выпуска 2001 г. – история элит во Франции эпохи средневековья и раннего нового времени – логически продолжает разговор, начатый в предыдущем. Действительно, в противовес господствовавшей линии ни изучение Французской революции «снизу», акцент стал перемещаться на «верхние этажи» государства и общества[6].

Эпоха постмодерна, с точки зрения П.Ю. Уварова, существенно повлияла на отказ от социального обобщения, вызвав известное разочарование в работе с «универсалиями» (например, самим понятием «дворянства»). Другая важная новация, привнесенная «лингвистическим поворотом», принуждала историка к пересмотру своего инструментария, переформулированию проблемы соотношения концепта и реальности. Наконец, изменилась сама манера историописания: вместо знания, претендующего на всеохватность, объективность приходит знание субъективное, имеющее ценность только для данной социальной группы.

Напротив, по мнению Р. Десимона, историк не может обойтись без анализа понятий и выражений, с помощью которых общество осмысливало свою собственную реальность. Их интерпретация должна подчиняться логике изучаемой, а не современной эпохи. Однако небезопасно считать равноценными интеллектуальными инструментами термины, порожденные прошлым, и понятия, созданные сегодняшними социальными науками («патрициат», «феодальная революция». «второе дворянство» и т.д.) (ФЕ 2001, с. 22-23).

Ж. Дюма убежден, что исследования элит кардинально обновились благодаря методу просопографии (коллективной биографии группы, обладающей определенным числом общих черт). Ценность его определяется возможностью расширения хронологических и географических рамок изучения. Сотрудничество ученых, специализирующихся на разных периодах («новистов» и «медиевистов»), открывает путь плодотворному сопоставлению целей и результатов исследования, а соединение усилий представителей разных стран является категорическим императивом, спасающим от «близорукости концепций» и выводящих за «рамки французской исключительности» (ФЕ 2001, с. 136).

Вполне закономерно в этой связи внимание редакции к средневековой истории (остававшейся в заметном меньшинстве в прежнем издании): собранные в первом разделе статьи Ю.П. Крыловой, В.Н. Малова, Е.Е. Савицкого, А.И. Сидорова, В.В. Шишкина демонстрируют различные аспекты новых подходов к решению назревших проблем[7].

Рассматривая историю возникновения и становления понятия «элита», А.В. Чудинов справедливо замечает, что оно не получило широкого распространения в отечественной историографии. Его едва ли можно считать полностью устоявшимся даже для французской исследовательской практики: разные авторы вкладывают в него далеко не одинаковое содержание, предлагают свои определения, спорят о границах применения. Вместе с тем совокупность публикуемых во втором разделе материалов создает «неоконченный коллективный портрет» той социальной группы (сообщества трех сословий, объединенных идеалами Просвещения, общим менталитетом и дискурсом), которая выступила инициатором движения против абсолютной монархии и обеспечила институциональный переход от Старого порядка к Новому (ФЕ 2001, с. 124-125). Размышлениям над этим непростым вопросом А.В. Чудинов посвящает отдельный очерк, органично дополняющийся работами А.В. Гладышева, А.А. Демьянова, А.В. Тырсенко[8].

Повышенный интерес к изучению «элиты», где границы между идеологией и ментальностью оставались достаточно прозрачными, выводит на первый план проблематику умонастроений, мировоззрения, духовной жизни вообще. Так, французский историк Ф. Бурден[9] пытается осмыслить процесс революционной аккультурации, поместив его в долгосрочную перспективу. С одной стороны, Революция открыла путь для развития новой социабильности, отмеченной появлением публичной политики и рождением национального сознания. С другой, – охватывая лишь меньшинство населения (буржуазию таланта), – она сохранила нишу для возникновения настроений сопротивления, «того противодействия самой идее реформ, которое породило роялистскую контрреволюцию». Эта последняя не только предлагала иную систему взглядов (отчасти копировавшую структуры Старого порядка), но и содействовала образованию активного меньшинства, которое построило режим Реставрации (ФЕ 2001, с. 215). Предложенный автором сюжет тесно переплетается с содержательными статьями Д.Ю. Бовыкина и В.Ю. Сергиенко[10].

Обновленный «Французский ежегодник», таким образом, характеризуется ярко выраженным мировоззренческим плюрализмом и успешно преодолевает не только теоретико-методологическую одномерность прежнего издания, но и наметившееся с середины 70-х годов определенное отставание от важнейших тенденций мировой исторической науки. Вместе с тем, редакция не приемлет резко политизированных дискуссий зарубежной историографии, которые при общей тенденции к «кантонизации», расщеплению исследовательского поля на отдельные небольшие секторы («микрообъекты») парадоксальным образом снижают интерес к эмпирическим вопросам. Напротив, особое лицо отечественного франковедения во многом определяется процессом эволюционной «смены вех», не сопровождавшимся ни шумной полемикой, ни «развенчанием авторитетов». Отсутствие «драки на межах», по мнению А.В. Чудинова (ФЕ. 2000, с. 23), позволяет сохранить заметную преемственность с предшествующей эпохой и, следовательно, ослабить идеологическое начало в размышлениях ученых. Поэтому, в отличие от многих современных изданий, специализирующихся на обсуждении новейших методологий, содержание первых выпусков Ежегодника составляют, в основном, статьи по конкретной проблематике, где такие методики применяются; в некотором смысле его кредо можно сформулировать как «новый взгляд на старые сюжеты».

Прежний Ежегодник играл важную роль координационного центра исследований, осуществлявшихся по всей стране. Редакция нынешнего постаралась максимально сохранить обширную и разнообразную «географию»: в первых двух выпусках приняли участие специалисты из Брянска, Казани, Ростова-на-Дону, Санкт-Петербурга, Саратова. Следует положительно оценить и включение в первый том библиографии работ на русском языке, изданных в 1986-1999 гг., по проблемам Французской революции. Однако такого рода информация о современном состоянии мирового и отечественного франковедения должна быть, на наш взгляд, в дальнейшем существенно расширена. Целесообразным с этой точки зрения выглядело бы и введение раздела научной критики, публикации подробных рецензий о наиболее важных трудах по истории Франции.

В целом же необходимо отметить несомненный успех возобновленного «Французского ежегодника», сумевшего не только сделать значительный шаг вперед в области современных теоретико-методологических подходов, но и органично соединить их с лучшими традициями прежнего издания.

[1] Блуменау С.Ф. В поисках новых подходов: 200-летие Революции и французская историография. – Французский ежегодник 2000, с. 24-45; Пименова Л.А. Французская монархия конца Старого порядка в современной историографии: между историей политической культуры и историей политических событий. – Там же, с. 46-67; Чудинов А.В. Смена вех: 200-летие Революции и российская историография. – Там же, с. 5-23.

[2] Генифе П. Французская революция и Террор. – Французский ежегодник 2000, с. 68-87.

[3] Бачко Б. Культурный поворот III года Республики. – Французский ежегодник 2000, с. 103-125.

[4] Бовыкин Д.Ю. Термидор: старые проблемы и новые споры. – Французский ежегодник 2000, с. 88-102; Каганович Б.С. Язык Французской революции (о неопубликованной работе К.Н. Державина). – Там же, с. 126-135.

[5] Гладышев А.В. Сен-Симон в 1802 г. Портрет на фоне интеллектуальной жизни эпохи. – Французский ежегодник 2000, с. 201-221; Егоров А.А. Генерал Бернадот в Вене в 1789 г. (эпизод дипломатической истории конца XVIII в.). – Там же, с. 168-175; Ловчев В.М. Каррье в 1794 г. – Там же, с. 136-152; Ростиславлев Д.А. Людовик XVIII и политическая программа французской эмиграции (по материалам АВПРИ). – Там же, с. 176-200; Тырсенко А.В. Конституционный оракул (Политические идеи Э.Ж. Сийеса в III году Республики). – Там же, с. 153-167.

[6] Десимон Р. Дворянство, «порода» или социальная категория? Поиски новых путей объяснения феномена дворянства во Франции Нового времени. – Французский ежегодник 2001, с. 14-35; Дюма Ж. Об изучении элит в современной историографии. – Там же, с. 126-137; Уваров П.Ю. Социальная история французского дворянства на перекрестке герменевтики и эмпиризма. – Там же, с. 7-13; Чудинов А.В. Просвещенная элита (из истории понятия). – Там же, с. 118-125.

[7] Крылова Ю.П. «Остерегайтесь светских волокит!» Рыцарь Жоффруа де Ла Тур Ландри о благородном обществе. – Французский ежегодник 2001, с. 77-88; Малов В.Н. Новый источник: регистры дарений Карла IX. – Там же, с. 89-96; Савицкий Е.Е. Знатность в Нормандии начала XI в.: ситуативные формы восприятия и социальная идентичность. – Там же, с. 54-76; Сидоров А.И. Каролингская аристократия глазами современников. – Там же, с. 36-53; Шишкин В.В. Дворянское окружение Людовика XIII. – Там же, с. 97-117.

[8] Гладышев А.В. «Артисты», «легисты» и «буржуа» (К.А. Сен-Симон о творцах Французской революции). – Французский ежегодник 2001, с. 247-261; Демьянов А.А. Клуб 1789 года. Люди и идеи. – Там же, с. 166-170; Тырсенко А.В. Этика либеральной элиты (по работам Э.Ж. Сийеса). – Там же, с. 138-152; Чудинов А.В. Депутаты-предприниматели в Учредительном Собрании (1789-1791). – Там же, с. 153-164.

[9] Бурден Ф. Революционная аккультурация: борьба за новую социабильность. – Французский ежегодник 2001, с. 201-215.

[10] Бовыкин Д.Ю. «Отцы нации»: создатели Конституции III года Республики. – Французский ежегодник 2001, с. 230-246; Сергиенко В.Ю. Французская революция глазами конституционных монархистов (опыт эмиграции). – Там же, с. 187-200.

Е.М. Мягкова,

к.и.н., Институт истории

Тамбовского государственного

университета имени Г.Р. Державина